Путь к Имени, или Мальвина-Евфросиния

— Но у меня же двое детей! Я вообще не понимаю, о чем вы говорите!

— У вас их практически трое. Но вы решили устранить последнего, чтобы двум старшим вольготней жилось. Однако если так рассуждать, то и второй может оказаться лишним...

Бывало, что пациентка боялась рожать, потому что не надеялась на здорового ребенка. И в этом случае Игорь Сергеевич давал ей очень простой, но чрезвычайно действенный и важный совет. Всем известно, что структура организма закладывается на самых ранних стадиях, и от внутриутробной зависит потрясающе много.

— Знаете что? Устройте сейчас своему ребенку беспрерывный сеанс любветерапии. Представьте себе, как он там, маленький, борется за свою жизнь, стремится стать здоровым. Поддержите его! Сейчас все чувства ребенка целиком зависят от ваших: убедите его, что он желанный, любимый... Это обязательно скажется на его здоровье!

— Так просто? — удивлялась беременная, до сих пор размышлявшая над выбором — аборт или оплата дорогущего, но ничего не гарантирующего лечения.

— Все великое просто.

Таким образом Игорь Сергеевич отдувался за своих безответственных собратьев — мужей, женихов, любовников, не сказавших вовремя своего веского слова. Или сказавших все наоборот. Женщина, как известно, чувствует намного тоньше своего ребродателя, но этой тонкости предназначено опираться на нечто существующее «весомо, грубо, зримо». На мужское начало.

И еще Игорь Сергеевич стал иначе относиться к давно донимавшему его вопросу: мальчик или девочка? У него появилось новое философское изречение: «Купите цветное одеяльце». Не ярко выраженное голубое или розовое, а просто цветное, с каким-нибудь интересным рисунком. Не планируйте загодя, сын у вас будет или дочь. Принимайте кого Бог пошлет, ибо и то и другое здорово — лишь бы суметь вырастить близкого человека.

31

Больной по-прежнему был в беспамятстве, а медбратья в белых халатах по-прежнему стояли вокруг него. В соседних палатах находились и другие больные, с не столь ярко выраженными симптомами. Но, несмотря на это, у них не было шансов выжить самостоятельно. Только этот больной, пылающий в самой жаркой лихорадке, мог победить смертельные бациллы и выработать в крови спасительную сыворотку.

— Зачем они вовлекали его в опасность? — без слов вырвалось у одного стоящего над больным — здесь вообще разговаривали без слов. — Ведь теперь сами могут погибнуть!

— Он справится, — с надеждой ответили остальные. — Ведь не раз уже так бывало...

— А сколько здоровых клеток?

Медбратья взглянули на стены, отражающие все, что делалось у больного внутри.

— Их меньше, но они сильнее. Именно те, что победили заразу, могут дать сыворотку, убивающую яд.

Медбратья с надеждой слушали главного из них, на голову выше остальных. Когда халат на нем распахнулся, стало видно, что он еще и воин, потому что в его руках были копье и меч. Клинок меча сиял, как полоска пламени.

— Крестный, — вдруг хрипло позвал на миг пришедший в себя больной.[3] Все обернулись на этот натужный голос — единственный прозвучавший в палате не мысленно, а с колебанием воздуха, как говорят люди.

— Я здесь, — ответил высокий с огненным мечом.

— Что будет? — спросил больной, пытаясь приподняться.

— Господу ведомо. Я рядом с тобой, и остальные тоже.

— Помоги мне! — прохрипел больной, роняя голову на подушки.

— Всем, что в моей власти! Но нужно от тебя! Слышишь?! Старайся выжить!

Больной прикрыл глаза, показывая, что понял, и тут же вновь впал в беспамятство.

— Все-таки он приходил в себя, — сказал один из медбратьев.

— Только бы не перед смертью!..

— Скоро придут посетители, они помогут. Сами когда-то болели вместе с ним. То есть внутри него. И дали выздоровление.

— Это так.

Несколько минут длилось молчание. Потом один из медбратьев спросил:

— Ну, а что прочие?

— Их жизнь зависит от того, как закончится здесь, — пожал плечами другой. — А пока что ж, все то же... Пациент из соседней палаты объелся апельсинами, отчего у него на щеках выступила страшная сыпь. Еще у одного завяли розы, но шипы по-прежнему колются, так что и там ничего хорошего. А еще один прикусил себе половину языка, в знак того, что окончательно порывает с нашим больным. — Говоривший кивнул на постель, вокруг которой они стояли.

— А тот, который зовет себя большим братом?

— В состоянии возбуждения. Ему кажется, он должен пройти по всем палатам и посмотреть, не прячет ли кто из больных оружие.

— Чтобы отобрать?

— Это само собой, но не только. Он говорит, за теми, у кого оно есть, должен осуществляться контроль. Нам он не доверяет, поэтому объявил, что такие палаты должны стать зоной его влияния.

— Но ведь у него тоже есть оружие! Он держит его во всех углах и даже под кроватью, потому что в углах оно уже не умещается!

— Запрет относится к иным пациентам, но не к нему самому. — Медбрат вроде как улыбнулся, хотя это был только намек на улыбку. В следующую секунду он уже вновь был серьезен.

— Что же посетители?

— Сейчас будут. Чувствуешь? Они уже близко!