Путь к империи

Математику он изучал с большим рвением, потому что мечтал сделаться моряком. История же давала ему пищу для его фантазии, и он прятался где-нибудь, в самых уединенных закоулках сада и школы, чтобы читать Плутарха, упиваясь великими образами классического мира, которые всегда сливались у него с корсиканскими воспоминаниями о старых временах, о своих предках и о последних борцах за корсиканскую свободу, воплощавших в его глазах все идеалы античного мира героев.

Благодаря своему упорному труду в бриеннской школе Наполеон был переведен в 1784 году в Парижскую военную академию. В этом году он в последний раз виделся с отцом, который умер в марте следующего года от той же болезни, от которой умер впоследствии и Наполеон на острове Святой Елены.

Парижская военная академия, куда попал Наполеон, была таким же созданием Людовика XV и лишь ступенью выше бриеннской школы. В ней также клерикальный дух смешивался с аристократическим, но устройство ее, пожалуй, было еще более аристократичным и элегантным. Воспитателями были генералы и придворные кавалеры; ученики же принадлежали к самым знатным фамилиям в государстве. Кроме научных предметов, там преподавалась верховая езда, фехтование и танцы, и на это было обращено большое внимание.

Однако в военной школе Наполеон пробыл недолго. Он слушал там, между прочим, знаменитого математика Монжа. Но его больше всего интересовала прикладная сторона науки, и за это немец, преподаватель философии, обозвал его однажды скотиной. Учителя считали его способным и прилежным, но он досаждал им своим характером, резким и вспыльчивым, и они аттестовали его как «очень самолюбивого и чрезвычайно честолюбивого юношу, который может пойти далеко, если обстоятельства будут благоприятствовать».

Кроме того, Наполеон, по-видимому, нисколько не скрывал своих корсиканских чувств, и это порою возмущало его учителей и многих из его товарищей, которые рисовали на него карикатуры, изображая, как он спешит на помощь корсиканскому герою Паоли. Духовник школы даже счел нужным заговорить с ним об этом на исповеди и напомнить ему о его обязанностях по отношению к королю.

Наполеон вспыхнул и резко ответил: «Я сюда пришел не затем, чтобы разговаривать с вами о Корсике. Это не входит в обязанности священника – читать мне по этому поводу наставления!..» С этими словами он вышел из исповедальни.

Учитель французского языка Домерон сравнивал стиль его сочинений с «гранитом, разогретым в вулкане». И, пожалуй, это наиболее верная характеристика бурнопламенного стиля его юношеских сочинений.

Осенью 1785 года Наполеон был уже выпущен в офицеры. Очень возможно, причиной такого ускоренного выпуска было то, что начальство школы хотело от него отделаться поскорее. Во всяком случае, шестнадцатилетний Наполеон получил чин артиллерийского подпоручика и был отправлен в провинцию, в Валанс, где находилась его бригада.

Именно она-то и была настоящей военной школой для него. В Валансе Наполеон постоянно чувствовал свое одиночество, запоем читал исторические и политические книги, которые были тогда в ходу. Из них на него особенно сильное впечатление произвели «Общественный договор» Руссо и «Философская история» Рейналя. Все это время он, по-видимому, с большим трудом переносил двойственность своего положения – как корсиканского патриота, вынужденного служить в армии угнетателей своей родины.

С внешней стороны, впрочем, он не навлекал на себя никаких порицаний начальства, в гарнизоне был хорошим товарищем и хорошим служакой и горячо стоял за честь корпорации. Но внутренняя его жизнь была обособлена, и чувства одиночества и глубокой меланхолии всецело владели его душой. Притом же его не могла удовлетворить гарнизонная служба, не дававшая выхода и простора его силам и энергии. К этому у него примешивалась и ненависть к стране, где он был чем-то вроде заложника.

О его мучительном душевном состоянии можно судить по строкам, написанным им в дневнике по случаю шестидесятилетней годовщины дня рождения Паоли, весной 1786 года. Он говорит о праве бороться с тиранией и подкрепляет свои слова цитатами из Руссо.

«Корсиканцы, по праву справедливости, свергли иго генуэзцев и могут с таким же правом сделать это с французами…» Далее он говорит: «Всегда один среди людей, я возвращаюсь назад к своим думам, к своим мечтам и предаюсь меланхолии. Куда обращаются мои мысли? К смерти! А между тем я, на заре жизни, могу рассчитывать на долгие годы… Шесть или семь лет не был я в своем отечестве. Как я буду счастлив, когда увижу снова своих соотечественников, своих родных. Что же в таком случае заставляет меня думать о смерти?..»