Путь к океану

Для того чтобы побыстрее доставить к месту бедствия муку, сахар, водку, чай, медикаменты и т. п., оставалось одно, хотя и не совсем верное средство: отправить туда груз через Сунгари, ибо путь этот считался менее трудным, чем путь, по которому прошел в Петровское Орлов. Невельской немедленно вызвал к себе Афанасия и объяснил положение.

Решено было, что Афанасий с помощником на восьми оленях отправятся в Мариинский пост и, взяв оттуда запасы, погрузят их на оленей и двинутся к Бошняку. Там они оставят оленей на пищу команде, а сами постараются охотой добыть свежего мяса.

Орлов был так изнурен пятимесячным путешествием, что, несмотря на его горячее желание помочь товарищам, никак нельзя было разрешить ему отправиться в новое странствие, прежде чем он не наберется сил. Доктор утверждал, что штурман не сделает и 150–200 верст, как окончательно обессилеет.

В Мариинский пост Невельской послал также Разградского, чтобы он попытался, независимо от Афанасия, оказать помощь бедствующим в Императорской гавани.

Разградский и начальник Мариинского поста Петров нашли гиляка, который с четырьмя оленями согласился отправиться к Бошняку, но уверял, что раньше начала марта он не сможет пройти через рыхлые снега на перевалах. Договорившись с ним, Разградский стал искать других способов оказать помощь бедствующим. Он сам отправился на Сунгари и уговорил двух гольдов везти продовольствие. За сутки до выезда гольдов Разградский послал нарты с собачьим кормом вперед, как подставу. После четырехдневного пути, во время которого пройдено было около трехсот километров, в селении гольдов, у истоков реки Мули, Разградский и гольды догнали ушедшую вперед нарту с собачьим кормом. Отсюда до Императорской гавани оставалось немногим более двухсот километров. Гольды надеялись пройти это расстояние в 5 дней и 4–5 февраля с продовольствием быть у Бошняка.

Разградский распростился со своими спутниками и отправился "домой", в Петровское, через Сунгари и Мариинск, а гольды поехали в Императорскую гавань.

Двадцать третьего февраля они вернулись с донесением от Бошняка. Он писал, что цинга свирепствует, пять человек уже умерло.

"Я ожидал этого, иначе быть и не могло, потому что сюда, где все было приготовлено только для зимовки на 8 человек, вдруг собралось 75 человек и половина из них, т. е. команда "Иртыша", буквально без ничего. Уповаю только на бога и надеюсь, что скоро получим от Вас, что надо для обеспечения нашей участи… Я очень сожалею, что Н. В. Буссе, отправивший без продовольствия "Иртыш" в пустыню не видит всех последствий своей эгоистической ошибки. Он бы убедился тогда в полной несостоятельности своих воззрений: проживать в Тамари-Анива, где люди сразу же были размещены в сухих зданиях и где можно достать продовольствие, не то, что в пустыне. Он задался какими-то неуместными политическими воззрениями, здесь гибельными и к делу не идущими. Не в таком же ли положении была бы и команда на Сахалине, как здесь, если бы следовать его неуместным воззрениям?"

Требовалась срочная помощь товарищам. Орлов настоял на том, чтобы его также послали на выручку. Он немного оправился от истощения, хотя еще был слаб, и Невельской согласился наконец отпустить его. Мужественный старик на двух тяжело груженных картах в жестокий мороз двинулся в путь. С Орловым на имя Бошняка была отправлена инструкция, касающаяся дальнейших исследований и передвижения постов к югу с наступлением навигации.

Незадолго до отъезда Орлова пришла почта из Аяна. Генерал-губернатор Муравьев уведомлял, что экспедиция Ахте, направленная в Удский край, в результате тщательных исследований Яблонового хребта возле Верховьев реки Уды подтверждает донесение Невельского о том, что никаких китайских пограничных знаков там нет.

Кроме того, он сообщал, что объявлена война с Турцией и ожидается разрыв с Англией и Францией и что царь, несмотря на самовольные действия Невельского, занятием Сахалина, Де-Кастри и открытием Императорской гавани остался доволен и ожидает дальнейших шагов по окончательному утверждению во всех занятых пунктах. Далее Муравьев извещал, что в Забайкальской области строится для Амура пароход "Аргунь".

В этой же почте оказалось другое письмо генерал-губернатора, служившее первым вестником надвигающейся на Невельского опалы. Не принимая во внимание всех обстоятельств дела, Муравьев делал резкий выговор Геннадию Ивановичу за тон переписки с правлением компании в тот период, когда Невельской так яростно боролся, чтобы спасти от гибели членов экспедиции, обреченных на голод распоряжениями правления.