Путь к отцу

Итак, исповедь началась. Глядела я во все глаза, как к священнику один за другим подходили люди из очереди, шепотом перечисляли грехи. На их склоненные головы священник накладывал полосу с изображением Креста, читал разрешительную молитву. Затем они целовали крест и Евангелие на аналое, целовали руку священнику и отходили, некоторые со слезами. Страх в моей груди нарастал, сердце часто билось, больше всего я боялась сделать что-то не то. Несколько раз мне до боли в животе хотелось незаметно сбежать, но я помнила, откуда все эти заморочки, и терпеливо ждала своей очереди.

Когда я на негнущихся чужих ногах подошла к аналою и для устойчивости вцепилась в его край, то жалобно, тоненьким голоском сказала: «Помогите, батюшка, я в первый раз...» Он взял из моих трясущихся рук измусоленный листочек и стал его читать. Показал пальцем в название одного очень нехорошего и стыдного греха и спросил, что это? Я шепотом произнесла, заранее покрываясь красными пятнами. Он спокойно дочитал и сказал, чтобы к следующему воскресенью я готовилась к Причастию, а всю следующую неделю с этого дня читала утреннее и вечернее правила из молитвослова, покаянный канон и клала поясные поклоны столько раз, сколько лет жила вне церкви.

Потом слегка улыбнулся и спросил, по силам ли мне это. Я затрясла головой: конечно, справлюсь. Он положил мне на голову епитрахиль, перекрестил меня и прочитал молитву, в которой говорилось, что он, недостойный иерей, властью, данной ему Господом, разрешает меня от всех грехов. Вот епитрахиль с меня снята, я разогнулась. Как все передо мной, приложилась ко Кресту, Евангелию... Думаю, целовать ему руку или все-таки не обязательно. Что-то во мне противилось этому. Батюшка увидел мое затруднение и прошептал: «Прикладывайся или отходи — люди ждут». У меня в голове вдруг всплыло и прозвучало: «Не мужчине, а Господу Богу ты целуешь десницу!» — и я, как все, сложила ладошки крестообразно. Священник положил сверху свою руку, я приложилась к ней и почувствовала наконец-то облегчение.

Отошла от аналоя и слышу рядом: «Поздравляю с первой исповедью». Сказал это  седой мужчина, который стоял передо мной в очереди. Я поблагодарила его, совсем успокоилась и спросила, а не про него ли рассказывал батюшка. Про меня, кивнул он. Я, наверное, улыбалась, как арбузная корка, поэтому он спросил, понимаю ли я, что со мной произошло. Ничего я сейчас не понимала. Мне было так светло и радостно, будто с меня мешок грязи свалился. Мужчина сказал, что под епитрахилью сгорели все мои грехи, и на суд я их не понесу. Если бы про смерть говорил кто-нибудь другой, я бы, может, и не поверила, но этот человек сам это пережил. Потом он показал, где мне лучше стать, а сам пошел направо, где стояли мужчины.

Всю следующую неделю я старательно читала молитвы и каноны, делала поклоны за свои безбожные годы. Настроение держалось устойчиво хорошим, только перед субботней службой разволновалась, почти как в первый раз. Ничего, снова исповедалась, перечисляя то, что вспомнила за всю свою непутевую жизнь. А уж когда пошла к Чаше со Святыми Дарами, сложив руки крестом на груди, испытала настоящий страх: вот, Он рядом со мной, — Сам Иисус Христос! — и так боишься невольно оскорбить Его малейшим греховным помыслом.

После причастия шла домой, как по небу плыла: внутри меня была частица Самого Иисуса Христа, вокруг меня светило яркое солнце, и люди стали такими добрыми и краси­выми!

 Дома отключила телефон, накрыла стол по-праздничному. И вот за столом ощутила присутствие Павла — это очень ясно мне представилось... И я подумала, почему же он уехал? Теперь-то я понимала, что ничего случайно в духовной жизни не происходит. И вдруг — как озарение! — я все поняла. Если бы он был рядом, то я увлекалась бы притяжением его личности, и это меня отвлекло бы от Господа и моего покаяния. А так, ему в подарок, с его помощью, используя опыт из дневника, мне удалось пройти через все преграды и совершить самое главное в жизни.

После праздничной трапезы почувствовала «немощь плоти», прилегла на часок вздремнуть. Сон мой был легким, как пух, и прозрачным, как день за окном. Проснулась свежей и веселой, включила телефон — и он сразу в моих руках затрезвонил. Сначала позвонила Светланка. Она отругала меня за то, что я «пропала», на что я ответила, что «наоборот, нашлась». Услышав мой радостный голос, она успокоилась и, вздохнув: «Ну и Па-а-авлик... Это ж полная ар-ма-ту-ра», убедительно просила звонить, ежели что. Следом за ней прорвался ко мне Геннадий, который долго и настойчиво просил меня вернуться, угрожая, что он «в случае чего и жениться на мне может».