Путь к отцу

Пока они скоро одевались и многословно прощались с Дарьей Михайловной, из дальней комнаты раздавался протяжный напев Кирилла: «Если ты помрешь, карга старая, я в могилу с тобой вместе лягу. Только ты одна меня любишь в этом мире. Слышишь, клюшка ты глухая!..» Когда Ниночка непроизвольно шагнула в сторону рыданий, ее остановила цепкая рука Игоря.

— Не обращайте внимания, — печально улыбнулась хозяйка. — Этот стон у нас песней зовется… Любит он свою бабку больше всех…

По окончании сессии состоялся бал с участием призеров конкурса художественной самодеятельности. Выступал там, конечно, и Игорь. Ах, как он нравился Ниночке, в потертых расклешенных джинсах и этой своей кожаной куртке в талию, с шелковым платком на шее.

Читал Игорь свои стихи необычно: то шепотом, то почти кричал, то садился на сцену, скрестив ноги, то вскакивал и пробегал по краю сцены, размахивая микрофонным шнуром, как лассо, то вдруг замирал спиной к залу, отбивая такт ногой.

На первом ряду по-хозяйски сидел тучный Дима со сладенькой улыбкой на пунцовых губах под густыми усами и «с чувством глубокого удовлетворения» оценивал своих питомцев. Держали его в институте исключительно за режиссуру «худсама» и неизменные успехи его воспитанников. Только Игорь да сам Дима знали, чего стоило «поставить» этот номер. С каким утонченным расчетом выбирались и до блеска отдраивались каждый жест, каждый шаг, каждое форте и пиано. Обещание «ославить» Дима выполнял, правда, требовал от актеров абсолютного подчинения, вдалбливая в их «головешки», что это он, Дима, — лоза, а они — актеришки — листики. И ежели какой из листиков хоть малость присохнет, то он его отсечет, и притом безжалостно. В позапрошлом году Дима за постановку трех номеров, занявших призовые места и получивших дипломы на всесоюзном конкурсе, удостоился съездить на кисельные берега туманного Альбиона. Оттуда он привез неприкасаемый авторитет и таинственную недосказанность. «Посвященный…» — стали шушукаться по затемненным углам с пустыми бутылками и зауважали его еще крепче.

Итак, Игорь старательно изображал на сцене поэтические терзания. Девичья группа поддержки после каждого стихотворения старательно визжала, парни свистели, аплодировали и кричали «бис». На этот раз Игорь читал новые стихи, а фанатки требовали знаменитое «Солнце» — с него начался успех на сцене. Димочке тоже нравился этот необычный стих, правда, он требовал заменить «не гордый» на «не гордой». И вот Игорь, раскачиваясь, отбивая такт ботинком по сцене, начал:

Смотреть на Солнце нестерпимо больно,

И я закрываю диск ладонью.

Роса обжигает холодом утра,

Не надо мудрить — и так все мудро,

А просто дышать туманной прохладой,

И, кроме утра, ничего не надо.

Здесь плавится сердце годами твердое —

Вот я на земле, совсем не гордый.

И все так здесь гениально просто:

Вот — я, вот — земля, под ладонью — Солнце!

Последнее слово утонуло в реве публики. Игорь из-за кулис вынес ведро с гвоздиками и стал швырять их в зал. Последний цветок он поднял над головой и понес в сторону Ниночки. Она замерла от счастья! О, как он сейчас был похож на Есенина!

Только цветок достался не ей: не дойдя трех рядов, Игорь встал на одно колено и протянул его Марине. Так начался его новый роман.

На следующий день у деканата вывесили фотографии участников бального концерта. На одной из них стоял Игорь в напряженно-задумчивой позе с протянутой рукой. Под фотографией фломастером выведена подпись: «Под ладонью — Солнце». Через час, когда многие из студентов уже успели получить стипендии, подпись поменяли на: «Правильной дорогой идете, товарищи!» А еще через час, когда в каждом углу туалетов, рекреаций, опустевших аудиторий стояли пустые зеленые бутылки, фотография Игоря исчезла, а на ее прежнем месте между пятен клея злоумышленники коряво написали: «Нечего нам тут Солнце загораживать!».

Перед разъездом по домам студенты всю ночь «гудели» в общежитии. Обычно суровая комендантша Василий Иваныч, которую прозвали так за сходство с Чапаем, на эти праздничные гулянки смотрела сквозь пальцы. Ее вездесущий командный крик: «И шоп тут усе была культурна!!!» в такие дни заменяла умилительная просьба: «Вы уж, ребятки, потише!»