Путь к Порогу

— Матушка мне велела пораньше дома быть, — сказал Бин, пожимая плечами от ночного холода. — Чего-то неможется ей, а очаг развести некому. Может, он до утра сидеть будет, что ж нам, так и ждать до утра?

— А я сейчас от голода помру, — сообщил Перси. — Пошли отсюда, а?

Кай куснул губу.

— Ну вы и… — начал он и махнул рукой: — Идите, чего уж.

— А ты? — осведомился Перси. — Твоя-то матушка тебя, наверное, тоже заждалась.

Кай не ответил. Матушка, конечно, ждет. А может, она подумала, что он отправился в ночной караул с дедушкой Гуром? Дедушка не раз уже обещал. Правда, в этом случае все равно следовало бы отпроситься. Но… Огр же! Настоящий огр сидит всего в нескольких шагах. Нет, нельзя сейчас уходить. Если он сейчас уйдет, а наутро узнает, что чудовище сожрало кого-нибудь?

— Идите, — кивнул Кай и снова повернулся к окну, — сам справлюсь.

Мальчишки потоптались еще, потом Кай, в очередной раз подняв ногу, чтобы растереть онемевшую от холода босую пятку, вдруг ощутил, что остался один.

— Ну и что, — вслух буркнул он и повторил: — Сам справлюсь.

Трактир шумел. Рыжий менестрель под общий гогот залихватски выкрикивал какие-то куплеты, в смысл которых Кай не вслушивался. А огр все сидел и сидел за столом. Небо потемнело и, съежившись от ночной прохлады, вроде бы стало меньше. Ну и пусть, что Бин и Перси ушли. Сегодня необычный день. Матушка говорила: удача одна не ходит. Значит, если день начался с победы, то победой он и закончится. Мало-помалу мысли мальчика возвращались к сегодняшнему утру…

* * *

— Вот он, — сказал Бин, раздвигая колючие ветки шиповника. — Идет, гадина!

— Я же говорил, он всегда этой дорогой ходит, — облизнув внезапно ставшие сухими губы, заявил Кай. — От Ибира-травника так ближе.

По тропинке, петляющей меж густых кустов, шагал Ас-кол. Даже сейчас, когда его здесь, на глухих задворках, никто не мог видеть, он вышагивал важно, будто городской голова господин Сули на Параде Ремесел. От мягких кожаных башмаков разлеталась пыль, колыхался на груди распахнутый ворот красной рубахи. В руках Аскол нес бережно, будто золотой слиток, пучок сине-зеленой травы.

— Для папаши своего жирнозадого, — промычал Кай. — Чтоб брюхо не пучило. Почитай, каждое утро к Ибиру за свежей травкой бегает.

Бин промолчал. Каю пришлось толкнуть его:

— Ну что? Как договаривались?

— Может, ну его, а? Чтоб его хапуны забрали, связываться еще…

— Ну уж нет, — мотнул головой Кай, которому тоже очень хотелось домой. — Раз уж пришли, надо закончить… все это.

Бин кивнул, прерывисто вздохнул и исчез в кустах. А Кай выпрямился и шагнул на тропинку — навстречу Ас-колу. И сразу, чтобы предупредить возможную нерешительность, вытащил деревянный меч из веревочной петли на поясе.

На прыщавом лице сына рыбника мелькнул испуг, тотчас же, впрочем, сменившийся всегдашней издевательской усмешкой.

— Опа! — остановившись, сказал он. — Рыцарь говняный! Какими судьбами? Дракона выслеживаешь? Пошли со мной, у нас как раз поросенок запоносил, а никто поймать не может, чтоб лечебный корешок в пасть сунуть. Монетку заработаешь… — Услышав позади шаги, Аскол резко обернулся. К нему приближался Бин с мечом в руках. Бин шел, опустив голову — то ли потому, что утреннее солнце слепило ему глаза, то ли для того, чтобы не встретиться ненароком с Асколом взглядом. — Опа, — еще раз сказал тот и отступил ближе к кустам. Глаза его забегали, но голос не изменился: — Я ж вам говорил, соплежуи, чтоб на моей улице со своими деревяшками не появлялись! Говорил, а? Вчера только толстому наваляли, вы тоже хотите?

Кай молчал, не зная, как начать. Бин, остановившись в нескольких шагах от сына рыбника, молчал тоже.

— А ну дай сюда свою деревяшку! — осмелел Аскол и, сунув травяной пучок за пазуху, шагнул к Каю. — Дай, я сказал!

Кай отступил.

— Дай сюда, помойник вонючий! — заорал, привычно свирепея, Аскол. — А то хуже будет! Ты что, не знаешь меня, что ли?

Он был на две головы выше Кая. Потому с тем же торопливым чувством, с каким вытаскивал свое оружие, Кай размахнулся мечом и. зажмурив глаза, совсем не целясь, ударил.

Деревянная рукоять больно толкнулась в ладонь. Кай открыл глаза и увидел Аскола, грозного Аскола, сидящего в самой пыли с широко раскинутыми ногами. Одна нога его оказалась боса — башмак валялся в нескольких шагах, а на прыщавом лице мешались совершеннейшее изумление и страх — самый настоящий страх. Бин, так и стоявший сзади на тропинке, открыл рот.