Путь к Порогу

— Крестьянин? — снова спросил сэр Генри и сам себе ответил: — Вряд ли. Непохож… Что ж, Кай… Неважно, кем ты ступаешь на дорогу. Важно, кем заканчиваешь путь. Понял?

Хоть вопрос адресовался и не ему, Жирный Карл глубокомысленно нахмурился, а Кай, ничего не поняв, проглотил настойчиво рвущуюся из груди фразу о готовности предложить себя в качестве прислуги в Крепости. Рыцарь сделал знак ближайшему воину, тот с готовностью запустил руку в кошель, висящий на поясе, извлек оттуда монетку и, окликнув Кая, бросил монетку мальчику. Сэр Генри с помощью ратника сел на коня и первым во главе кавалькады выехал в ворота, у которых стояли красные от натуги Сэм и старый Джек. Юный всадник уже в воротах оглянулся на Кая, но мальчик этого не заметил.

Кай не сразу поднялся на ноги. Понимание того, что сам славный рыцарь Порога сэр Генри заговорил с ним, постепенно входило в его сознание и наполняло клокочущим ликованием. Он не заметил, как Сэм, подскочив, выхватил у него крохотную, похожую на рыбью чешуйку, серебряную монетку, которую мальчик так и держал на вытянутой ладони.

* * *

Следующие два дня Кай жил, переполненный щекочущей радостью, которая все не иссякала. Он даже не замечал, как сильно болят мышцы, которые он едва не надорвал, когда пытался поднять колоду. Как ему тяжело нагибаться. Как враскоряку он передвигается по двору и таверне. В груди у него, точно волшебный горшок из старой сказки, кипело нескончаемое счастье.

Служанки Сали и Шарли посмеивались над ним и стариком Джеком, который, очевидно вследствие угасания рассудка, воспринял развернувшуюся во дворе сцену по-своему и теперь каждый раз, встречая Кая, снимал шапку и кланялся в ноги. Лыбка, подзуживаемая Сэмом, глупо гоготала, а вот реакция самого сынка хозяина «Золотой кобылы» была довольно странной. Он отчего-то возненавидел мальчика еще больше: дважды поколотил его, придравшись к каким-то явно надуманным оплошностям, а к вечеру второго дня, заметив Кая, копавшегося в конюшне, неожиданно взъярился, влетел в конюшню, закрыл за собой дверь и, прижав мальчика в углу, жестоко надрал ему уши безо всякой на то причины.

— Ах ты… молодой господинчик… — хрипел Сэм, усердствуя, — ах ты… Я т-тебе покажу!..

Впрочем, даже это происшествие не могло испортить Каю настроение. Он только недоумевал, с чего это Сэм вдруг удумал дразнить его «господинчиком». Но на следующий день после экзекуции внезапно понял: сын Жирного Карла в мутном и мелком, словно лужа, своем сознании почему-то связал воедино Кая и сиятельного юного всадника. Будто углядел в них что-то общее… и это его жутко обозлило.

На третий день, чуть свет получив от Жирного Карла наказ отправляться в лес, Кай обвязал вокруг пояса плетенную из конского волоса бечеву, закинул на плечо мешок, в котором бултыхалась тыквенная фляга с водой и кукурузная лепешка, и вышел во двор. Привычно оглядевшись по сторонам, Кай не заметил поблизости Сэма, пересек двор и вышел за ворота.

Несмотря на раннее время, солнце уже припекало ощутимо. Кай быстро свернул с проезжей дороги и прошел лугом до Вялого ручья, в это время года уже давно пересохшего. Дальше начиналась холмистая долина, в центре которой лежала деревня, а к северу от долины темнел лес. Срезая путь, мальчик быстро взбежал на пологий холм и на минутку остановился. Вон она — деревня Лысые Холмы, скопище темных хижин, прижавшихся друг к другу, как жмутся овцы холодным осенним днем. Над хижинами тянутся в светлое небо тонкие полоски дыма. Как-то там Бабаня и Лар? Сейчас уже Кай вспоминал о стариках с легкой грустью, как о взаправдашних родных людях. Как-то там кузнец Танк? Вот кого надо обязательно навестить и рассказать ему сногсшибательную новость. Интересно, что на это скажет Танк?

Улыбнувшись, Кай скатился с холма, взбежал на другой и, спустившись с него, быстро отыскал тропинку, ведущую к лесу.

«А что? — думал он, шагая по тропинке. — Пожалуй, сегодня и забегу к Танку, только с ловлей покончу поскорее…»

На самой опушке росли лопухи. Огромные в этом году лопухи вымахали — под их широкими, как воинские щиты, листьями можно было спрятать отряд человек в десять. Сейчас из-под лопушиных щитов чадил синеватый едкий дымок дурноглаза — его-то и почуял Кай. И остановился.

Сам Кай дурноглаз никогда не курил, но накурившихся видеть доводилось. Мутноглазые, они без причины хохочут, несут всякую чушь и способны на самые дикие поступки, до которых и пьяный не додумается. Мужики в деревне редко баловались этим дурманом — разве уж самые распрегорькие пьяницы, и то не часто, а только тогда, когда самогона не могли достать. Молодые парни, те иногда курили, в большинстве случаев — чтобы побахвалиться перед сверстниками.

Кай пригнулся и, двигаясь тихо, не задев ни одной веточки, ни одного листа (вспомнилась лесная наука Танка), прокрался в глубь лопуховых зарослей. Когда отчетливо стали слышны голоса, он чуть приподнял голову. Увидев сидящих в кружок людей, Кай вздрогнул, но тотчас неслышно усмехнулся.