Миша распахивает ногой дверь комнаты. Мне не удается сдержать улыбку от вернувшихся ко мне ярких воспоминаний: комната, в которой мы выросли, в которой провели множество совместных ночей, здесь он сделал мне предложение. Прекрасные воспоминания, которые напоминают мне, почему я собираюсь выйти за него замуж. На мгновение я задерживаю дыхание – эти мысли словно обухом по голове, в похожем состояние я пребывала перед тем как отправиться на свою свадьбу. Я смотрю в окно и от мысли, что мне с легкостью удастся сбежать учащается сердцебиение. Однажды я это сделала, смогу повторить вновь, но в глубине души, той части, зарытой под слоем беспокойства, понимаю, что не хочу этого. Я медленно вдыхаю через нос и выдыхаю через рот.
Его кровать не заправлена и, вероятно, оставалось таковой с прошлого года, когда мы в последний раз сюда приезжали. Барабанные палочки и гитара лежат на полу перед открытым шкафом, на стене висят постеры его любимой группы, вместе с некоторыми из моих рисунков. Старая одежда громоздится на стуле возле окна, которое выходит на задний двор моего дома и на безлистное дерево, простирающееся к окну моей спальни. В комнате все еще стоит его запах, как будто аромат его одеколона пропитался в волокна ковра. Я всегда любила этот запах, простой запах, приносящий мне мгновенный комфорт даже в самые темные времена. Интересно, могу ли я просто стоять здесь и вдыхать его снова и снова, поможет он мне забыть о содержимом сумки на моем плече.
Миша скидывает свою сумку на разобранную постель и поворачивается ко мне, потирая руки.
– Готова принять душ? – спрашивает он с дьявольской усмешкой.
Я бросаю сумку на пол.
– Да, только дай мне пару секунд на то, чтобы достать одежду. Она вся запрятана под свадебным платьем.
Он скрещивает руки и смотрит на меня тревожным взглядом.
– Все в порядке? Ты держалась очень отчужденно, а теперь ведешь себя так, словно не хочешь находиться рядом со мной.
Я изображаю самую обыденную улыбку. В глубине души понимаю, что ему, вероятно, удастся разгадать все мое дерьмо.
– Я в полном порядке. – Кладу руки на его плечи и целую в обросшую щеку. – Но, если ты на самом деле хочешь знать, в сумке у меня лежат кое-какие непристойные маленькие ночнушки, которые мне бы не хотелось, чтобы ты увидел до нашей свадьбы, иначе заставишь меня их все перемерить.
Он наклоняет голову в сторону, оценивает меня и расстегивает куртку.
– С каких пор ты носишь ночнушки? – Он сбрасывает куртку, сминает ее и бросает на комод.
– Как-то Лила заставила меня сходить в «Виктория Сикрет» и купить их. – Это не совсем ложь. На самом деле так оно и было, но я чувствую себя дурой из-за того, что не сразу пришла к нему и не рассказала о дневнике и рисунках.
– А мне действительно начинает нравиться Лила. Она так хорошо влияет на тебя, – лукаво говорит он, затем глубоко целует меня, проскальзывая языком в мой рот, а после отстраняется. – Если тебя через пять минут не будет в душе, я вернусь сюда в чем мать родила и заберу тебя.
– Идет, – соглашаюсь я, после чего он выходит, держа в руке чистую красную футболку и джинсы. Как только дверь закрывается, я громко выдыхаю и кладу сумку на кровать. Дрожащими пальцами расстегиваю ее и, запихивая глубже платье, достаю коробку, адресованную мне, с обратным адресом Гэри Флеммертона из Монтаны, но не он ее отправитель, по крайней мере об этом свидетельствует записка внутри, которая была написана мамой моей мамы - моей бабушкой. И эта бессмыслица, потому что я никогда не разговаривала с ней, но она взяла на себя смелость написать мне и отправить кое-какие мамины вещи. Это странно, но в то же время заставляет меня задуматься о вещах, о которых я не хочу думать, например, о том, чтобы встретиться с ней, впрочем, неужели я действительно хочу впускать в свою жизнь еще больше людей?
Записка предельно проста, и когда я вынимаю ее из коробки и вновь читаю, испытываю те же самые чувства: сумятицу.