Путь к себе

— Так нет, — продолжал Гриша, — все торопимся, все куда-то спешим. Все выполняем, перевыполняем. Все скорей, скорей, срочно, досрочно… И так всю жизнь, пешком на ероплане!.. Я вот пятый год работаю, ни разу летом отпуска не дали…

— Тебе одному, что ли? — флегматично заметил Сеня, подгребая в костер рассыпавшиеся головешки. — Где работаем? На водном транспорте.

Гриша рывком поднялся и сел, скрестив под себя ноги.

— Не учи ты меня. Сам грамотный. Ну и что, на водном транспорте? Я, может, тоже хочу летом в белых штанах по Кавказам гулять! Или на водном транспорте, значит, мне всю жизнь не видать красивой жизни!

— Что ты понимаешь в жизни, сосунок! — глухо и строго произнес Митрич, сидевший поодаль с цигаркой в руке.

Все обернулись к нему. Если бы давеча таймень, принесенный им, заговорил вдруг, наверно, удивились бы меньше.

— Что ты понимаешь в жизни? — повторил Митрич, уставясь на опешившего парня тяжелым и гневным взглядом. — Ты на готовое пришел. Тебя жареный петух в ж. . . не клевал… Вот я тебе расскажу… про красивую жизнь…

Он не заметил, как сломал цигарку, долго вертел другую трясущимися пальцами, прикурил от тлеющей головешки, затянулся несколько раз и заговорил:

— Вот, после войны вскорости, линию высоковольтную тянули через тайгу. Провода навешивали. Торопились к Октябрьской ток пустить по проводам. Трасса тяжелая: как низина, как топь. Гнус, мошка — свету белого не видать. Морды у всех распухли — глядеть страшно. Спать ляжешь — не уснешь, все тело зудит, ровно в крапиву улегся… Где по сухому, куда ни шло. Зацепил трактором всю связку проводов — и волочи от опоры к опоре. А через болото сам, заместо трактора, по одному проводу вытягиваешь. Обвяжут тебя веревкой для страховки — и пошел. Вода в зыбуне холодная, пока перебредешь, кишки к хребтине пристынут… Пятеро нас было в бригаде. Четверо, вот, выдюжили, а брательник мой меньшой вовсе застудился…

Митрич примолк, потом снова вскинул глаза на Григория и глухо закончил:

— И такой Кавказ не день, не два, а с весны до осени… И заметь, никто не заставлял, сами понимали…

Варька спросила участливо:

— А брательник-то как, долго болел?

— Умер, — сказал Митрич. — Там возле опоры и похоронили… А он, между прочим, тоже вместе мог по Кавказам в белых штанах…

Глава двадцать первая ТУМАН РАССЕИВАЕТСЯ

— Опять на катер спасаться пойдешь? — спросила Варька, когда все поднялись от догорающего костра.

Роман опередил ответом:

— Уступаю начальнику свою койку.

— Жди, пока позовут! — зло отрезала Варька и повернулась к Алексею: — Чего пристыл?

Он удержал ее за руку и подождал, пока все отойдут.

— Ну что ты так при всех!..

— Мне бояться некого!.. Ты что-то стал шибко стеснительный.

— Полно тебе…

Он притянул ее к себе и поцеловал. Варька губы не отвела, но на поцелуй не ответила.

— Пойдем…

Обнял ее за плечи и осторожно повел вниз по пологому спуску. Варька шагала машинально, как лунатик, не прислоняясь к нему и не отстраняясь, а как-то безразлично повинуясь ему…

Это молчаливое безразличие напугало его.

«Что с тобой, Варенька?» — хотел спросить он, но вовремя понял, что такие вопросы не задают, просто потому, что на них не получишь ответа.

Они медленно поднялись по трапу и прошли в кормовую надстройку, приспособленную под артельную кухню. Часть ее была выгорожена тесовой переборкой под Варькино жилье.

Варька зажгла в кухне лампу, пропустила Алексея в свою каютку, откинула одеяло на постели.

— Ложись.

— А ты куда?

— Сейчас я. Посуду приберу. Ложись. Спи.

И прикрыла дверь.

Алексей разделся и лег. Сквозь щель в рассохшейся дощатой двери пробивался узкий светлый лучик. Алексей передвинул подушку, чтобы свет не падал на лицо, и закрыл глаза. Слышно было, как Варька черпаком налила воды в таз, потом мыла миски, вытирала их и ставила на полку. Алексей считал про себя: первая, вторая, третья… Но, видно, у Варьки нашлась еще какая-то работа, потому что, поставив на полку последнюю девятую миску, она все еще оставалась на кухне.

Алексей понимал: она не торопится к нему. Ну что ж… Так оно и лучше. Давно пора рвать концы.

— Варя!

— Да спи ты!

— Дай еще сто!

Сам удивился, когда Варька, не прекословя, принесла ему кружку и круто посоленный ломоть хлеба.

— Молодец ты у меня!

И покровительственно похлопал по плечу.

Варька даже не шелохнулась. Приняла у него кружку и недоеденный ломоть и, не сказав слова, снова ушла.

И снова чем-то громыхала и звякала на кухне… Так и заснул, не дождавшись ее…

…Проснулся от резкого звука сирены. В оконце, задернутое занавеской, пробивалось белесое раннее утро. Туман рассеялся. Развиднело…

Приподнялся на локоть, собираясь вставать. Варька, спавшая у стенки, тоже проснулась, удержала его.

— Куда ты?

— Отчаливают.

— Куда ты такой? Шагнешь мимо трапа. Спи!..

И пригнула его своей сильной рукой…

Значит, она всю ночь здесь, рядом с ним… Глупой и ненужной показалась давешняя досада. Как в первые дни их близости, Варька была родной и желанной.

Притянул ее к себе, горячо задышал в лицо:

— Варька!.. Варенька!.. Люблю я тебя…