Путь к Софии

— Дядечка соня!.. Дядечка соня!.. — распевал маленький Славейко, прыгая у него под боком со ступеньки на ступеньку.

Андреа шутливо потрепал его за ухо. Но догадался, что ребенок повторяет услышанное от взрослых, и отослал его играть во двор, а сам вошел в кухню.

Там никого не было. Тем лучше, подумал он. Ему было бы стыдно смотреть матери в глаза. Он побрился, умылся, закусил тем, что нашел, и заторопился в школу. Десять часов. Ученики, если они и пришли, наверное, уже потеряли всякое терпение.

Во дворе он увидел телегу, запряженную парой волов. Хозяин, худой долговязый шоп^[12] в овчине с головы до пят, стоял в полусогнутом положении в телеге и кидал кочаны капусты Женде и мальчику-слуге, а те наполняли ими большую корзину. «А-а, нынче вторник, базарный день, — догадался Андреа. — Вот я и зайду попозже к бай Анани!..» Когда-то в бунтарские времена притулившийся позади Соляного рынка постоялый двор бай Анани слыл комитетским, и до сих пор в базарные дни там по привычке останавливались самые смышленые шопы из окрестных сел. Проходя по двору, Андреа думал о том, что надо сегодня же распространить принесенные Дяко новости, прикидывал, как бы это лучше сделать, и потому не слышал, что ему сказала Женда, любившая задирать деверя.

Он хотел было отчитать ее, но взгляд его остановился на фаэтоне французского консульства, который дожидался кого-то у ворот соседа. Сытые белые лошади нетерпеливо рыли землю копытами. На козлах между воткнутыми по бокам флажками посасывал свою глиняную трубочку дед Калимера.

— Что так рано по гостям поехали, дед Калимера? — язвительно спросил Андреа, подойдя к фаэтону.

— Служба, учитель, — невозмутимо ответил возница. — По чорбаджии и деньги, по деньгам и служба.

— Ну как, дело к свадьбе идет?

— Известно... Что началось, тому быть! И ты подумай о себе, учитель... И тебе пора...

— Больше мне и думать не о чем! — сказал Андреа.

Он уже хотел идти дальше, как вдруг приоткрытая калитка в массивных воротах распахнулась и, продолжая спорить с кем-то находившимся во дворе, на улицу выпорхнула Неда Задгорская.

Андреа невольно остановился, чтобы дать ей дорогу. Неда, как всегда для выезда, была одета продуманно и изящно. На ней была надвинутая на лоб модная шляпка с вуалеткой, затенявшей ее золотистые глаза; она грациозно опиралась на длинный зонтик. В своем коротком манто из зеленого бархата, с этим дорогим изящным зонтиком девушка на фоне серых стен казалась ярким экзотическим цветком. Заметив Андреа и узнав его, Неда испуганно замерла на месте: она подумала, что он пьян, но, увидев, что он уступает ей дорогу, устыдилась своей мысли и решила, что он болен и оттого так бледен. Она улыбнулась и ответила на его приветствие, хотя он поздоровался и не так любезно, как здоровались другие знакомые ей молодые люди.

— Приятной прогулки! — многозначительно сказал Андреа.

Они видели друг друга ежедневно из своих окон, встречались на улице, но разговаривали редко, всегда мимоходом и с недомолвками, которые задевали ее и обижали.

— Благодарю, — ответила она, озадаченная его тоном, и почувствовала, что ей надо объяснить, куда она едет. — Вчера приехала из Парижа мать господина Леге. Мы хотим показать ей наш город.

— А-а! Археологические раскопки. Картины Востока. Ясно!

— Я тебя не понимаю!

Но, еще не договорив, Неда почувствовала, что слишком хорошо его понимает, и вспыхнула.

— Думаю, что тебе выгоднее ей ничего не показывать.

Он смотрел на нее дерзко, испытующе и словно читал в ее душе. Эта его манера и отпугивала Неду и заставляла выделять его изо всех своих знакомых.

— Спасибо за совет. Извини, меня ждут.

Сознание, что ему удалось ее поддеть, наполнило его злорадством. «Пускай знает, что люди не слепые и видят все их хитрости», — думал он с беспричинным ожесточением, глядя, как она, гордо вскинув головку, поднимается в фаэтон.

— Мое почтение господину жениху! — крикнул он, когда Калимера натянул поводья и фаэтон тронулся.

«Наглец, — думала она, откинувшись на мягкую спинку сиденья. — И что он имеет против меня? Что я ему сделала? А я-то, дура, когда-то была в него влюблена... Дневник вела целый год в пансионе для него, чтобы ему отдать. Девчоночья сентиментальность. Надо найти тот дневник и сжечь!»

Мысленно она подбирала слова, чтобы его побольней обидеть. Пьяница, развратник... Но последнее показалось ей несправедливым. «Я не имею права утверждать того, о чем только слышала, пусть и от Филиппа», — сердясь еще больше, решила она и заставила себя думать о чем-нибудь другом, более достойном.

Более достойным, по ее мнению, был Леандр. А мысль о Леандре напомнила ей о том, куда она едет и что ее ждет. Она встрепенулась и забыла об Андреа и о его странном поведении. Даже Леандр показался ей сейчас не таким привлекательным, как всегда. «Унижения, унижения, — мысленно повторяла она. — Боже мой, унижения на каждом шагу»...

Она попыталась представить себе, как выглядит мадам Леге, и с этой минуты уже не могла думать ни о чем другом, кроме этой встречи, которая должна решить ее судьбу...