Путь к Софии

Дамы рассмеялись, а Бейкер, выбросив наконец из головы неприятное происшествие, поскакал вперед по указанному бароном проселку. На что тут было смотреть и что они особенного увидели, никто так и не понял — трасса везде была одинаковая, если не считать рельсов, которые начались с какого-то места и никого не удивили. Вместо обозов им несколько раз встречались крестьянские телеги, нагруженные навозом или дровами; крестьян они видели и на окрестных полях, но было ясно, что это „дикие болгары”, потому что, завидев фаэтоны и блестящую офицерскую свиту, те не спешили к дороге, а убегали от нее подальше. Они проехали мимо какого-то безлюдного, сплошь каменного села, потом по деревянному мосту через речку.

— А вон там, впереди, моя станция! — показал барон Гирш несколько новых, покрашенных в розовый цвет построек, к которым вели блестевшие в предвечернем свете рельсы. — Людей не видно, — добавил он раздраженно, — как я и предполагал. Все остановилось.

— Может быть, они на складах? Ведь вы говорили, что у вас здесь большие склады, — попыталась успокоить его Маргарет.

— Война, барон! Ваши люди отдохнут, зато потом станут работать вдвое быстрее.

— Вы все шутите, господин Барнаби! Не знаю, может быть, кому и выгодна это война, но что касается меня... то я привез сюда четыреста специалистов — австрийцев, французов, итальянцев... И всем плачу. Могу ли я их уволить после того, как с таким трудом их набрал?

Всем им платило турецкое правительство, но собеседники банкира об этом не знали. Дамы даже выразили барону свое сочувствие.

А Фред Барнаби сказал:

— В таком случае нам, несомненно, предстоят мытарства. Хорошие гостиницы в городе наверняка заняты.

Его реплика изменила направление мыслей путешественников. Надо было спешить: уже надвигался вечер.

Они повернули от станции назад, подогнали лошадей и наконец подъехали к глубокому городскому рву. На другой его стороне среди мусорных куч желтели камни древнего здания. Дальше виднелись ограды и первые софийские дома. Почерневший горбатый мост висел надо рвом, на нем жандармы тщательно проверяли документы. Видимо, это была медленная процедура. На широком грязном предмостье, окруженном неприглядными постоялыми дворами и кузницами, сгрудились десятки обозных повозок, повозки с ранеными, крестьянские телеги с холщовым тентом и повозки торговцев с товаром для завтрашнего базара.

— Придется ждать, — сказала с досадой и нетерпением Маргарет Джексон, переводя взгляд с моста и жандармов на соседние телеги и повозки, с которых на нее глазели бородатые, грубые, озлобленные или похотливые физиономии. Все это казалось ей таким неприятным, таким отвратительным, что если бы не воспитание и не подсознательное чувство, что она находится среди мужчин (даже в таких случаях она предпочитала быть центром внимания, чем остаться незамеченной), она бы не выдержала и изругала барона и его железную дорогу, ради которой они отклонились от своего маршрута.

— Все улажено, сэр! — отрапортовал Бейкеру один из адъютантов, вернувшийся после переговоров с жандармами.

Минуту спустя над грязной площадью понеслись крики и ругань. Жандармы забегали взад и вперед, заорали на возниц, пуская в ход кулаки, бросились отводить в стороны волов.

— Расчищают нам дорогу, — сказал барон фон Гирш. Он, как и Бейкер, знал турецкий язык и услужливо переводил дамам.

— Поехали! — воскликнул генерал, пришпорил коня и первым направился по расчищенному жандармами проходу к мосту.

За генералом последовал фаэтон с двумя дамами и бароном-банкиром, за фаэтоном — Фред Барнаби в своем кожаном костюме и берете, за ним — штабные офицеры и, наконец, слуги.

Глава 2

В то время когда иностранцы, опередив всех, въезжали в город, на запруженной людьми и повозками площади перед мостом находился один из агентов русской разведки. Болгарин, как и множество его соотечественников потерявший в прошлогоднем восстании всю семью и потому теперь добровольно взявшийся за это опасное дело. Его звали Дяко. Был он широкоплечий, кряжистый, лет сорока. Воротник овчинной шубы он поднял, а шапку нахлобучил так, что остались видны только острые недобрые глаза да густые обвислые усы. Время от времени он нетерпеливо вытягивал шею, чтобы посмотреть, что делается на мосту, и тогда на заросшей щеке виднелся глубокий белый шрам; этот шрам придавал его лицу не только грозное, но и неприятное выражение.

Дяко вот уже целый час слонялся по грязной площади, не решаясь приблизиться к воротам. Подорожная у него была фальшивая. На чужое имя. Он взял ее в последнюю минуту у другого болгарина — русского агента, чтобы иметь при себе хоть какой-нибудь документ. В попутных деревнях она его выручала. Но здесь, видимо, комендант был дотошный и жандармы особенно придирчиво проверяли при въезде в город каждого немусульманина.