Путь к Софии

— Чем? Боже мой! Несомненно, она догадалась из моих писем о наших намерениях. Дорогая, ведь она мать! Уведомить ее было моим долгом... И потом, войдите в мое положение — она лучше всех знает, как я намучился со своей бывшей женой... И, конечно, она думала о ребенке!

— Да, конечно, она думала о Сесиль, — побледнев, повторила Неда и взволнованно подалась вперед. — Но согласитесь, теперь мне предстоит играть незавидную роль, — добавила она.— Помню, в Вене нас водили на какую-то выставку. Я буду чувствовать себя точно так же, как те несчастные рысаки...

— Вы сейчас возбуждены и все преувеличиваете.

— Ничуть. Я болгарка, Леандр, и вы знаете, что я не стыжусь этого... Что я страдаю за судьбу своего народа... Но боже мой, чего только я не наслышалась о моих соотечественницах от ваших дам из миссий!

— В данном случае сравнение будет только в вашу пользу, дорогая. В нашу!

«Сравнение!.. Исключение!..» — с иронической гримаской подумала она. Как унижали ее эти слова в последние годы пребывания в Вене, когда подруги стали наконец держаться с ней, как с равной!.. И сейчас она всей душой хотела, чтобы Леандр без обиняков заявил, что он всецело на стороне всех ее соотечественниц — не только на ее стороне! Даже если солжет, все равно пускай так скажет! Но беспристрастный, как всегда, консул своим молчанием подчеркивал, что она от них отличается, и то, что иногда ей льстило, теперь заставляло страдать и чувствовать себя униженной.

Он бросил быстрый взгляд в глубину гостиной, на сидевших подле миссис Джексон мужчин, убедился, что они заняты разговором, и продолжал еще настойчивей:

— Да вы кончили пансион, Неда! Точно такой же, какой кончила и моя мать! Я вас уверяю, любое сравнение с вашими соотечественницами...

— Если ваша мать вообще его сделает! — прервала его Неда. — Но и тогда, что от этого для нее изменится? — добавила она с горечью, и глаза ее от обиды потемнели.

— Нет, я вас не понимаю, — Леге развел руками. — Что я еще могу сделать? Вы знаете мои чувства к вам, знаете, что они неизменны. Знаете, что у меня уже давно сложился свой взгляд на положение вашего народа, что я помогаю ему всем, что в моих силах... А моя книга? Будьте же справедливы! Неужели я могу не радоваться приезду своей матери? Несмотря ни на что, я рад, Неда!

— Я понимаю, — согласилась она. — И я рада.

Однако их лица выражали скорее смятение и растерянность.

— Да, рада, — повторила она горько. — И все же у меня есть к вам одна просьба, Леандр. Обещайте мне ее выполнить.

— Обещаю.

— Вы избавите меня от унижения, не правда ли? Вы скажете ей — надеюсь, вы это уже сделали, — что я не навязываюсь... Нет, не прерывайте, выслушайте меня. Что я вас люблю — за ваше благородство, за вашу большую культуру... не знаю сама, за что еще... да, это я могу утверждать открыто, с чистой душой... Но как бы вам объяснить?.. О, она может принять меня за одну из тех женщин, которые льстятся только на положение мужчин, на их богатство…

— Дорогое дитя! Вы сами богаты, вы красивы, молоды...

— Нет, это было бы ужасно! — едва не вскрикнула она, с силой прижав руки к груди. — Если она так подумает обо мне, если вы позволите ей так думать, Леандр, боюсь, что я вас разлюблю!

Неда говорила все с большей горячностью. Вспыхнувшая в ней гордость преобразила ее, от изящного кокетства и сдержанного такта, которые ей привил пансион, не осталось и следа.

— Дорогая моя! — прошептал он, глядя на нее с восторгом и изумлением, и, склонясь над нею, взял ее за руку. — Как вы все усложняете...

***

Тем временем Филипп, для которого появление в их доме американки было особенно волнующим событием, восседал на своем стуле торжественный, сияющий и немного смущенный. Он с трудом отрывал глаза от блиставшей в короне огненно-рыжих волос миссис Джексон, возбужденно кивал двум другим ее собеседникам (вместе с Леге пришли познакомиться с ней майор Сен-Клер и маркиз Позитано) и снова устремлял взгляд на красивую корреспондентку. Он бессознательно улыбался каждому ее намеку, предупреждал каждое ее желание, спешил показать ей все новшества в своем доме, блеснуть перед ней своим умом, доказать ей, что он давно уже не такой, как те его соотечественники, каких она встречала или еще встретит в Софии. Но умная, многоопытная миссис Джексон в этот вечер не делала никаких сравнений. Для нее Филипп Задгорский был молодой, красивый, сильный мужчина, к тому же болгарин, а значит, с какой-то долей экзотики. Вино прогнало ее усталость, мужское окружение и остроумная беседа приятно волновали. Хотя в их компании Леге не было, разговор и здесь шел по-французски. Филипп, обучавшийся в Париже, хорошо владел этим языком, едва ли не лучше остальных; это в свою очередь поднимало его дух.