Путь к спасению

На бейджике написано «Сара», но так ли это на самом деле в этом царстве бутафории? Девушка мне улыбнулась. Я не стал этого делать в ответ, и как можно быстрее отвел постыдный взгляд и выбежал из прохладного фае. Мне осточертел этот фальшивый мир с его клоунами, не замечающими ничего, что выходит за рамки отведенного им сценария! Их ограниченные действия еще можно было простить, но границы их мышления были издевательски тесными и неподходяще к месту строгими.

Воздух закипал на раскаленных улицах, и даже пот, лившийся ручьями, не спасал от адского пекла. В голове творился полный бардак из отрывков реальности, намешанных с безумием и больной фантазией. Мне бы найти Бояну, Уго или Фалько, но где они есть? И есть ли они вообще? Может их стоит искать где-то на руинах разума? Я уже ни в чем не уверен. Я был на грани срыва.

Фалько! Я же вчера возле забора поднял его детский блокнотик! Как я мог забыть про него? Я достал маленькую книжечку с розовой обложкой. Мне безумно хотелось понять причину привязанности к неподходящему для статуса детектива аксессуару. Я принялся листать, даже не пытаясь разобраться в незнакомых мне надписях и остановился лишь на маленькой старой фотографии сложенной попал и приклеенной к последней странице. На фото, видимо, были брат и сестра в детской комнате. Возраст их не превышал начальные классы, и как принято в таком возрасте, счастье хлестало через край искренних улыбок. Комната была явно девчачьей, потому что столько розового могут вытерпеть исключительно юные принцессы. Все игрушки, коих большинство мягких и плюшевых, все домики для кукол и все книжки на полках – всё излучало один и тот же цвет. Мальчишка рядом был явно старшим из детей, что читалось в его пусть и веселых, но все же серьезно настроенных любить и оберегать до конца жизни, младшую сестренку. Я перевернул фото и надпись, что уже порядком затерлась, пустила по телу дрожь, от которой слезы забрызгали уставшие от увиденного глаза. «Я обещаю, я найду тебя. Я не перестану тебя искать. Люблю тебя, твой брат!»

Я больше не мог находиться в этом городе. Столько боли в сердцах каждого, кто мне повстречался, столько горя в этих опустошенных глазах, что некогда излучали надежду на счастье. Жизнь становится невыносимой в таких тисках, и каждый из нас пытается найти доступный ему выход: кто-то находит его на дне бутылки, запивая любой намек на чувства; кто-то пытается бороться и, как правило, так слеп в этой борьбе, что страдают невинные, а кто-то находит выход в конце туннеля, что так близок, когда отчаяние долгое время не покидает тебя.

Остро встала необходимость поговорить с кем-то из знакомых, пусть даже ненавидящих меня. И, к счастью, именно такая персона жила не так далеко вблизи площади трех фонтанов.

Ачиль был прав. Всегда! Впервые после пропажи Саманты меня встретил пьяный не от алкоголя, а от горя и безысходности взгляд. Он молча открыл дверь, развернулся и пошел в гостиную, пустынную как сердце хозяина. Ничего не оставалось, как безмолвно последовать за ним.

– Где Карлота? – я не мог больше терпеть давящую тишину.

– Уехала домой к родителям, – в голосе послышалось успокоение.

– Ачиль знаешь… – итальянец вытянул руку жестом «стоп» и заткнул меня. Так не хотелось слушать оскорбления. Я бы многое отдал за обычную человеческую поддержку.

– Я все никак не мог свыкнуться с мыслью. Нет, ты не подумай, я не настолько глуп, – прорвался нервный смешок, – чтобы верить, что Саманта вернется. Я боялся, что она окажется там, в руках этих извергов… а нас заставят смотреть… – воцарившаяся тишина стала тяжелой и мучительной, как будто я попал под пресс, – скажи, Данил, – Ачиль с героическим трудом выговаривал слова. Он верил, что если их медленнее произнести, то они потеряют свою силу, иссякнут к моменту произношения последних букв, – ее ведь там не было?

Никогда не забуду этот умоляющий взгляд. Слезы не просто скопились в уголках глаз, они прожигали глазное яблоко. Столько яда копилось в сдержанном горе. В тот самый момент я понял, что по-другому поступить просто не мог.

– Не было, – этого наверняка я не знал.

– Спасибо… спасибо старина, – переполненный сосуд разорвало и слезы полились наружу.

Я подсел достаточно близко, чтобы Ачиль смог облокотиться на мое плечо, он же в него вцепился. Душевный поток горечи обрел форму и изливался на мою футболку. От такого вида меня самого начало пробирать. Как же важно человеку в трудную минуту поделиться горем, разделить те страдания, которые одному сердцу не под силу.

– Спасибо, – Ачиль отпрянул от меня, как будто вспомнил, сколько ругани было в мою сторону, и вытер слезы, – спасибо, – голос слабый, я б даже сказал, жалкий. Тяжело было видеть такую резкую перемену.

Желая еще больше облегчить боль, но против воли сделав еще больнее, я предложил выпить.

– Зачем? Карлота не любила, когда я напивался, но она уже уехала, а топить горе на дне бутылки присуще безмозглым болванам! – он помолчал, а затем добавил:

– Ведь рано или поздно бутылка опустошается, а душа нет.