Путь к свободе: О зависимости от вещей, людей и мнений

Если вчитаться в Евангелие, если посмотреть на земную жизнь Христа Спасителя, то мы увидим: притом что Господь пришел не нарушить, но исполнить закон (см.: Мф. 5, 17), Он в полном смысле этого слова ломает всю систему представлений людей о религии, о жизни, о взаимоотношениях, о ценностях — обо всем. Почему? Потому что Господь никогда не подходит к нам с какой-то линейкой или измерительным прибором, но в каждом случае у Него живое и непосредственное отношение к каждому человеку. Вот жена-грешница, которую по Закону надо камнями побить, а Он встречает ее с любовью (см.: Ин. 8, 7). Вот другая, не смеющая глаз поднять, потому что ждет осуждения от всех, — все осуждают, но только не Он (см.: Лк. 7, 37–48). Почему? Потому что Он не судит человека по тому, что человек в своей жизни совершил. Он не судит человека по тому, кем он формально является в глазах всех, — Он судит его по тому, каков есть человек в глубине своего собственного сердца. И именно это дает человеку возможность измениться — это отношение к нему со стороны Того, Кто его сотворил и Кому известно о нем все.

И, как правило, когда человек выбирается из страшной пропасти греха и приходит к Богу, у него гораздо больше способности к свободе: он знает себя, знает, чего он стоит, и не пытается выстроить жизнь из какого-то «суррогатного материала». Он воспринимает ее такой, какая она есть, и живет этой живой жизнью, имея удивительный опыт милости Божией, любви Божией и понимая, что если бы Господь к нему подходил «формально», по «схеме», то он должен был бы быть побит камнями и похоронен вне христианского места погребения. Должен был бы… Но ведь не произошло этого!

Традиции мертвые и живые

Когда мы говорим о формах, схемах, то неизбежно возникает вопрос о традициях, в первую очередь, разумеется, традициях в жизни церковной. Как определить для себя: когда следование традиции полезно, а когда оно превращается в препятствие, в помеху для движения вперед? Тут трудно не вспомнить слова апостола Павла: Все мне позволительно, но не все полезно (1 Кор. 6, 12). То, что нас назидает и созидает, однозначно полезно и хорошо, а то, что тормозит наше развитие, приводит к нашему разрушению, — однозначно плохо. Что касается традиции, то под ней мы чаще всего подразумеваем некую общепринятую форму, которая появилась, выработалась не вследствие случайного стечения обстоятельств и факторов, а потому, что это было наиболее приемлемо, удобно, приводило к лучшему результату. И настоящая традиция — вещь достаточно живая и динамичная: она постепенно видоизменяется; есть традиции, которые уходят, и им на смену приходят другие. Вот, например, уже упомянутое нами старообрядчество: это действительно самое настоящее обрядоверие, когда люди держались за привычную для них форму, и она представлялась им самоценной, то есть имеющей ценность сама по себе. И это заставило их пойти фактически на разделение единого церковного тела. Они возвели внешнее в разряд непогрешимой догмы, и это стало их реальностью, той, за которую они были готовы и на смерть идти.

Вне всякого сомнения: человек, сознательно ниспровергающий традицию, противящийся традиции, — это человек, который идет путем гордости, путем бунта, восстания, разрушения, и это само по себе зло. Традиции не надо ни разрушать, ни отвергать — их надо уважать. И в этом есть некое смирение: мы приходим в чей-то дом, в этом доме есть какие-то порядки, какие-то установления и какие-то традиции, и мы естественным образом их воспринимаем, если уважаем владельца этого дома. То же самое происходит в Церкви. Но традиции не являются в Церкви чем-то главным. Полагается, например, чтобы женщина была в храме в юбке или в платье, а не в штанах или джинсах. Значит ли это, что мы женщину, пришедшую в «неположенном» виде, не должны пускать в храм? Нет, разумеется. Потому что главное — то, что она должна быть в храме, а как она выглядит, это уже вторично. Потом, спустя некоторое время, с ней имеет смысл об этом говорить — деликатно, вежливо, объясняя, что нужно все же постараться изменить в своем облике.

В Азии есть местная традиция: заходя в буддистский храм, разуваться. И когда там появляются православные храмы, эта традиция в них тоже соблюдается: люди, входя в храм, снимают обувь, что вряд ли возможно у нас. Я привожу этот пример, чтобы показать: все это носит настолько незначительный характер, что может быть так, а может быть иначе. По большому счету, и креститься тремя перстами или двумя перстами — это тоже вопрос традиции, а ни в коем случае не чистоты веры.

Быть живым — трудно