На ступеньках, у входа в здание Совета стоял Рио. Строгий, властный, гордый… и отчего-то жутко злой. Я смотрела на него со странной смесью огромного запредельного счастья и полной обречённости, а он словно специально предпочитал не поворачиваться в мою сторону. Это-то меня и отрезвило.
Всё кончено… И с моей жизнью… и с моей любовью… всё.
Ведь он по сути никогда не был моим. Никогда ничего не обещал… И кто знает, как долго продержались бы наши отношения, если бы то новогоднее утро не расставило всё по местам. Но сейчас… он здесь… и я здесь… да только нет в этом главного. Нет Нас.
Наверно, я слишком громко думала, а может волна моего разочарования всё-таки докатилась до Эверио, прорвав плотину его невозмутимости, но он повернулся… и наши взгляды встретились.
Меня словно прошибло сильнейшим электрическим разрядом, и даже показалось, что он тоже вздрогнул. Сильнейшая волна смешанных чувств ударила по моим ощущениям, но уже в следующую секунду, он снова отвернулся… и всё закончилось. А когда мы проходили мимо, и вовсе предпочёл отойти, чтобы даже случайно меня не коснуться.
Мы вошли в здание, поднялись по лестницам до четвёртого этажа, и, убедившись, что мы здесь совершенно одни, Лит резко остановился и схватил меня за плечи.
— Не смей, Тиана! Я знаю, что ты чувствуешь, но прошу, не позволяй этим чувствам тебя добить! — он почти кричал, глядя мне в глаза. — Ты сильная! Ты самая сильная из всех кого я знаю! И ты выдержишь!
— Нет… — прошептала я, выскальзывая из его рук и оседая на пол. — Я не хочу быть сильной, Лит. Я больше ничего не хочу…
Я разрыдалась… впервые за последние несколько недель позволила себе слёзы. Мне хотелось этого… как будто каждая капля того солёного водопада уносила с собой частичку груза, что огромными этажами высился на моих плечах.
Лит молчал, героически подставляя мне своё плечо, и от самого его присутствия уже становилось легче. Наверно, если бы не он, я бы попрощалась с адекватностью уже довольно давно. А с ним — получалось чувствовать себя защищённой… нужной. И я нисколько не жалею, что когда-то назвала этого смазливого красавчика своим братом.
Не знаю, сколько длилась эта мокрая истерика, но когда слёзы кончились, Литсери аккуратно вытер моё лицо, и отвёл в камеру. Он даже хотел остаться со мной, но я сказала, что это лишнее, и что он и так сделал для меня очень много.
Перед самым уходом Лит выдал мне фразу, которая сначала ввела меня в состояние ступора, а потом и вовсе рассмешила:
— Не смей сдаваться, слышишь, — проговорил он, глядя мне в глаза. — Помни, тебе теперь нужно думать не только о себе… о ребёнке тоже.
Ах да, точно! А я и забыла, что он считает меня беременной. Ясно теперь, почему меня так отменно кормят… и с расспросами не пристают. Берегут, значит, здоровье будущей матери?
Данный факт меня так рассмешил, что я ещё долго не могла успокоиться. Благо Лит к этому времени уже ушёл, а то бы точно решил, что я окончательно сошла с ума.
Когда череда сильных эмоциональных всплесков вконец иссякла, а в комнате снова выключили освещение, я отчего-то решила, что должна во что бы то ни стало увидеть рассвет… И, посчитав это вполне нормальным капризом, разломала точилку, вытащила из неё лезвие и присев на пол под зеркальной стеной, начала соскабливать её напыление. Как я и предполагала, его наносили на уже готовый стеклянный куб, поэтому моя идея и оказалась вполне успешной.
Я проводила своим орудием разрушений по зеркалу, и в кромешной темноте комнаты появлялись мелкие проблески света. Скребла, всё больше увеличивая поверхность обзора, а мысли всё равно витали где-то не здесь… И когда, через неизвестно количество времени, в моей тёмной камере образовался просвет диаметром около полуметра, обхватила свои колени руками, и как завороженная уставилась на звёзды.
Теперь комнату наполняли мягкие отблески луны, а мне вдруг снова захотелось писать… Захотелось выбросить весь жуткий набор эмоций на бумагу, и схватив со стола стопку листов, я принялась изливать на них собственные мысли.
Их было много… разных. Чаще депрессивные, хотя иногда проскальзывали и нотки позитива. Но в основном тема была одна и та же… Печальная, одинокая… пустая.
«…Увы… я больше не взлечу…
Ошибок прошлых не исправлю,
Лишь на алтарь судьбы поставлю
Свою потухшую свечу.
Смирюсь с судьбой… и рухну вниз!
Как камень разобьюсь о скалы!
И пусть решат, что я упала…
Что это был лишь мой каприз…»
Комната наполнилась моим тихим шёпотом, а строчки всё ложились на бумагу, отпечатывая на ней мою собственную душу.
Буква за буквой, слово за словом… они отражали саму меня…
«…Любила и была любимой…
К кому-то грубой, с кем-то милой,
То нужной всем, то вдруг гонимой…
Теперь же я для всех лишь враг.
Скала… обрыв… последний шаг.
Последний взмах обломков крыльев.
Полёт последний вниз… в бессилье…
И чёрный… тихий… липкий мрак.
Конец игры… оваций нет.
Зал стих, и, кажется, не дышит.
Мой стон уже никто не слышит…
Вопрос один — но он всё тише:
«Кто виноват, что всё так вышло?»
…Но на него не дан ответ…»