Путь к своему королевству

Владимирко Володарьевич лежал в гробу посреди княжеской гридницы, а князь Ярослав сидел в золотом кресле и горестно вздыхал. Кроме двух князей, мертвого и живого, в гриднице были еще стоящие в карауле у гроба дружинники.

Послы, войдя в гридницу, разом осенили себя знамением и склонили головы.

– Наказал Господь моего отца за клятвопреступление – скорбно заговорил Ярослав. – Мне же остается токмо молиться за душу новопреставленного раба Божьего Владимира да исправлять грехи его. Дай Господи, чтобы мои старания на земле обернулись милостью к покойному на Небесах. Дай-то Бог! Дай-то Бог!

Послы закивали, а князь продолжил:

– Пущай князь Изяслав не беспокоится – я желаю жить с ним в мире, о чем писано в сей грамоте.

На последних своих словах он знаком подозвал к себе Петра Бориславовича и отдал ему толстый свиток со словами:

– Эх, кабы я мог поведать о своих добрых намерениях брату моему, королю Гёзе, с души еще один камень свалился бы!

– Зачем же дело стало? – подал голос Петр Бориславович. – С нами есть человек угорского короля, – кивнул он в сторону Бруно, – кой прямо отсель поскачет к своему государю.

Бруно отвесил учтивый поклон.

– Добро! – оживился Ярослав и произнес длинную фразу по-венгерски.

Бруно ничего не понял и смутился. Служа четыре года венгерскому королю, он больше общался не с венграми, а со славянами, и поэтому мало что успел запомнить из венгерского языка, весьма трудного для усвоения.

– Князь может говорить со мной по-русски, – сказал Бруно. – Я хоть и служу угорскому королю, но язык угров знаю покуда плохо.

– Вот как? – удивился князь. – То-то я гляжу слуга угорского короля обличьем на угра совсем не похож. Но ведь с русским человеком у тебя и того меньше сходства. Кем же ты будешь по своему роду-племени?

– Я франк.

– Франк? – изумился Ярослав. – У нас в Галиче есть одна боярыня родом из королевства франков – ее боярин Любим Радкович из Святой земли привез, – но она почитай белоликая, а у тебя лик темнее, чем у степняка.

Темный цвет кожи достался Бруно от его матери-армянки, но он предпочел об этом умолчать, памятуя о том, как презирали его армянские корни рыцари короля Людовика VII.

– Я родился недалеко от Святой земли – в Эдессе, куда мой дед прибыл вместе с другими воинами Христа, чтобы защищать от сарацин наши святыни. От тамошнего солнца кожа темнеет.

Бруно вставлял в свою речь греческие слова, услышав которыеЯрослав заговорил по-гречески, и оказалось, что этим языком он владеет ничуть не хуже, чем его собеседник:

– Раз ты родом из Святой земли, то почему называешь себя франком.

– По своим предкам, – солгал Бруно, не желая объяснять то, над чем собственно никогда и не задумывался.

– Как же ты оказался в Угорском королевстве?

– Сарацины захватили мои владения в Эдессе – вот я и решил поискать счастье в иных землях.

– А-а-а! – протянул князь и добавил с иронией: – Далековато от родных мест вы, франки, счастье свое ищите – ты в Угорском королевстве, а боярыня Агния на Руси.

Бруно медленно проговорил:

– Князь, очевидно, ведет речь об Агнессе де Тюренн. Я заметил ее сегодня днем.

– А ты что же, знал ее раньше? – заинтересовался Ярослав.

Бруно коротко поведал ему о своем участии в походе французского короля.

– Агнесса де Тюренн была в свите королевы Алиеноры, – сказал он в заключение.

– А, вот, значит, как боярыня Агния из королевства франков на Святую землю попала. А чья она дочь?

– Она единственная дочь весьма знатного и богатого сеньора.

Князь саркастически хмыкнул:

– Значит, нашел себе боярин Любим Радкович богатую невесту, а богатства не получил.

Тут он вспомнил о своем лежащем в гробу отце и, бросив в его сторону скорбный взгляд, обратился к киевским послам:

– Ступайте отдыхать, а завтра рано поутру отправитесь в Киев.

Слуга отвел послов на ночлег. Бруно разместили в одной горнице с Петром Бориславовичем, и как только они остались вдвоем, боярин сказал еле слышно:

– Князь Владимирко, вестимо, вовремя помер, упокой Господи старого греховодника, но как бы мы, доверившись князю Ярославу, не угодили из огня в полымя.

– Но ведь князь Ярослав обещал мир, – возразил Бруно.

Петр Бориславович с сомнением покачал головой.

– Нынче он много чего наобещает, а завтра так же как его покойный отец от своих обещаний отречется.

– Значит, вновь будет война, – равнодушно заметил Бруно.

– Будет, – согласился боярин и, вздохнув, добавил: – Ладно, Брунаш, давай спать. Все, что было в наших силах, мы сотворили.

Бруно не мог уснуть потому, что его одолевали мысли об Агнессе. Он вынужден был признаться самому себе, что по-прежнему пылает к ней страстью.

«Она ведьма, ведьма, ведьма!» – повторял он про себя, не в силах как-то иначе объяснить свое к ней чувство.