Путь к Цусиме

Во время войны, при спешном окончании старых заказов и возникновении новых, ведомство привлекло к сотрудничеству также и многие частные заводы. Неопытные и наивные правления некоторых из заводов предварительно командированным к ним чиновникам на первых порах вздумали было делать свои заявления, что никому никаких взяток давать у них принципиально не принято, и что поэтому они имеют возможность выполнить заказ дешевле. А это вовсе не требовалось… Тогда командированное лицо уныло выслушивало такие заявления, а затем представляло по начальству рапорт, что этот завод "не в состоянии справиться" с таким серьезным заказом. Впоследствии правление завода приходило в понятие; окольным путем, с приплатой "за урок", устанавливались "добрые отношения"; и завод обыкновенно прекрасно "справлялся" с отданным ему заказом…

Лиц, которые все это видели, обо всем подобном знали, которые могли бы, и по своему положению должны были бы предавать такие дела гласности, ловили и обезоруживали другим способом: как бы ценя их технический и научный авторитет, умело привлекали их к участию в работах бесчисленных комиссий — по техническим экспертизам, по техническим расчетам, консультациям, по разработке разных проектов, нужных и ненужных заинтересованным заводам[73]. Эти приватные работы, которые такой прочной сетью опутывали все взаимные отношения и связи заводов, учреждений и лиц, оплачивались обыкновенно настолько щедро, что плата за них делалась у чиновника не подсобным его заработком, a главным; независимость нужного человека была так. обр. парализована, на его уста и руки, невидимо для его окружающих, была наложена печать бюрократии…

На многом в нашей стране лежит еще эта печать. Ее в своей последующей работе может снять только Государственная Дума. Еще в самом начале русско-японской войны ректор Московского Университета покойный С. Н. Трубецкой свой очерк[74] бюрократического строя нашей многострадальной родины заканчивал следующими словами:

"Допустим на минуту, что в России существует народное представительство. Ведь несомненно, что при нем вся эта война и вся предшествующая позорная маньчжурская эпопея были бы просто немыслимы, так как всем было бы до очевидности ясно, что никаких реальных интересов у нас в Маньчжурии нет, и что расточать на нее народные средства, столь нужные дома, бессмысленно и преступно. Было-ли бы возможно тогда пресловутое строительство маньчжурской дороги, эта наглая вакханалия безнаказанного воровства, стоившая миллиард и вовлекшая нас в дальнейшие затраты народных средств и народной крови? Руководствовалась-ли бы русская политика на Дальнем Востоке темными происками случайных проходимцев? И, наконец, даже если бы Россия действительно, с ведома и согласия народных представителей, решилась утвердиться в Порт-Артуре, этом новом не замерзающем порте, то разве была бы мыслима теперешняя полная неподготовленность к обороне, эти правительственные сообщения о нашем миролюбии, помешавшем нам предупредить войну? Разве возможен был бы этот флот, это преступное судостроительство с его чудовищными злоупотреблениями, это воровство морского и артиллерийского ведомств?.."

При широкой постановке у нас всего аппарата государственного контроля все такие деяния кажутся со стороны совершенно невероятными и прямо невозможными, а в жизни нашей страны все это превосходно укладывалось в рамки возможного: контроль существовал, чины контроля получали присвоенное им жалованье, карали мелочные упущения, а в случае крупных и явных перерасходов подавали даже протесты куда следует; этим и кончалось дело, дальнейшие кредиты разрешались помимо государственного контроля, которому из любезности посылалась только иногда отписка. Напр., было время, когда Ижорский завод изготовлял корабельную броню по 4 р. 40 к., за пуд, а морское министерство отдало заказ Мариупольскому заводу по девять рублей 90 коп. за пуд…[75]; контроль обратил внимание министерства на такую крупную разницу в цене; но из министерства был получен ответ, что "заказ уже состоялся и не может быть отменен"… A то бывало и так, что неспокойных контролеров, как "вредных" для дела людей, по просьбе чиновников ведомства, которым они мешали "работать", нередко и удаляли за излишнее рвение.

Горько думать, что перед войной и во время войны были украдены так бесстыдно сотни миллионов трудовых народных денег; их собирали по грошам, а сколачивали эти гроши с трудом и лишениями, но еще больнее при мысли о всем, потерянном Россиею, благодаря Цусиме. Потеряны, погублены ее слава, ее положение Великой державы, обаяние ее военной силы, плоды трудов прежних поколений. На долгие годы "Россия обратилась в ничто[76] и не только на Дальнем Востоке, но и на Ближнем, и перед 3. Европой".