Путь к вершинам, или Джулиус

– Кстати, я перевел ту страницу и записал перевод, не могли бы вы исправить ошибки? Переводил без словаря, – произнес Джулиус осторожно, скрывая нетерпение и робко улыбаясь, чтобы соответствовать выбранной роли, а потом добавил: – Вы так хорошо меня понимаете и этим вдохновляете на труды.

В том же, что касалось учения, Джулиус не притворялся – он действительно был жаден до знаний, а потому полностью отдавался изучению английского и не жалел усилий для того, чтобы овладеть грамматикой и произношением, уже вовсю представляя себе Англию – «страну глупцов».

– Мне бы хотелось показать вам мою Англию, – сказал Майкл Флетчер, снова уносясь мыслями в прошлое, – ручку он в красные чернила обмакнул, но перевод проверять не спешил.

– Я бы показал вам Кембридж и Бэкс[28], мы бы посетили вечерню в капелле Кингс-колледжа. Если бы не мое здоровье и вынужденный переезд в Алжир… Джулиус, вы больше, чем кто-либо, способны оценить тамошнюю скромную красоту без всей этой пестроты, пурпурных цветов, чужого неба. После заката там на землю мягко ложатся тени, а воздух так чист!

– Да, сэр, было бы чудесно поехать туда вдвоем.

На самом деле Джулиус уже купил географический справочник, и там было написано, что Кембридж – маленький город. Те, кто хочет подзаработать, едут в Лондон.

– Конечно, вы еще молоды, даже юны, вам всего семнадцать, так ведь? Я был очень похож на вас в этом возрасте – так же наивен и ужасающе чувствителен. Не позволяйте никому ранить вашу душу, не поддавайтесь соблазнам. Вы ведь понимаете, о чем я? Их столько вокруг, особенно в этой стране.

«Совсем спятил», – подумал Джулиус, а сам обратил на пастора доверчивый взгляд широко распахнутых глаз.

– Не выношу никакого уродства, – произнес он, стараясь задеть нужную струну, чтобы Флетчер сохранил в мыслях образ невинного Эндимиона.

– На сегодня хватит занятий, Джулиус. Вы бледны, вам нужно поспать. Не очень вам одиноко в вашем бедном жилище?

– Нет, сэр, все хорошо. Я буду читать и думать о вас. Вы так мне помогаете.

– Пустяки, я ничего особенного не сделал. Что ж, до завтра. Доброй ночи.

– Доброй ночи, сэр.

А теперь прочь – нет, не в одинокую постель, мечтать о вечерне в Кингсе с преподобным Флетчером, а бросить камушком в закрытые ставни и перемахнуть через подоконник.

– О! Нунунн, милая моя, целых четыре часа со стариком-пастором – такая скукотища! Развлечешь меня? Я изголодался, но не еда мне нужна.

– Давай, малыш, только побыстрее, ко мне приятель зайдет в десять.

– Еще чего, Нунунн, скажи своему приятелю, чтоб в другой раз приходил.

– Да-да, конечно же. По-твоему, Нанетта должна всю жизнь рубахи стирать? Отмывай да выполаскивай?! В жаре, по локоть в воде мыльной? Вот покажу тебе, что отстирывать приходится. Тебе разом поплохеет.

– И сколько этот приятель тебе даст?

– Пятнадцать, двадцать, двадцать пять, не знаю.

– Это ужасно много, Нунунн. На рю Маро́к десять просят. Я никогда больше не платил, а ведь там еще танцы.

– Да уж не заливай, врунишка этакий.

– Все равно на полчаса не пойду, и точка.

– И что сделаешь?

– А вот увидишь.

– Послушай, и чего это ради я с тобой нянькаюсь. Давай-ка пятнадцать франков.

– Не дам.

– Не дашь? Ах ты, разбойник бессовестный.

– Нет, ты только моя Нунунн, и баловать меня ты любишь. Давай поднимись со стула, толстуха ты старая.

Англия была позабыта вместе с уроком, который следовало выучить к утру, и раввином, Моше Мецгером, сидящим в полутемной библиотеке, и маленьким распятием, только что подаренным Мартином Флетчером «в знак нашей дружбы, Джулиус» (не иначе из восемнадцатикаратного золота – Биньямин Ульман, ювелир с улицы Камбен, хорошо за него отвалит). Новая жизнь, Лондон, богатство, выгода задаром… Больше не было ничего – только это мгновение здесь, в Алжире, теплое, пряное женское тело и темнота; он растворялся в Нанетте, которая и была Алжиром: ароматом амбры и запахом пыли, белыми домами, переплетением улочек, стуком барабанов, а еще чем-то давно ушедшим: горячим дыханием, мельтешением фонарей в Нёйи, голубыми пьяными глазами Жана Блансара, теплом матери, обнимающей его во сне.

Вскоре Джулиус уже не мог думать почти ни о чем, кроме отъезда в Англию. Он перерос все, что составляло его жизнь в Алжире, больше здесь не было ничего волнительного и интересного: он получил от Алжира все, что хотел.

Все эти проделки, темные делишки, приключения, любовные похождения были ребячеством, а он чувствовал себя взрослым. Он понимал, что избаловался. Все доставалось ему слишком легко. Проще простого было подзаработать деньжат, надуть торговца коврами, сбыть краденое вдвое дороже. Все давалось ему без борьбы, стоило только задумать какое-нибудь дельце – и оно шло как по маслу. Привычное жаркое солнце, пыльные улицы, ароматы восточного базара, крики торговцев… Знакомые запахи амбры, дубленой кожи, шелка, рис… А еще звенящие браслеты и окрашенные хной пятки танцовщиц. Все эти впечатления он впитал, насытился ими и переварил. Ему хотелось туда, где жизнь другая и люди другие.

Да, от Алжира он получил все, что хотел. И Моше Мецгер больше ничему не может его научить.