А вот через эти самые сто сорок лет прибыл с одним из купеческих караванов среднего роста человек. Одет скромно, лицо обычное… Другими словами, встретишь такого в толпе — потом не узнаешь. Прибыл человек этот, чтобы напомнить магу о долге и о слове, данном когда-то прапрадеду Горгарда Первого, прозванного в народе Хмурым. Вот только стар был уже почтенный Гельд. Настолько стар, что королевскому посланцу осталось только вздохнуть тяжело да совета спросить: что бы такого сделать заклятым «друзьям» захребетным, чтобы занялись они своими делами и не лезли в карсидские? А пока должник думал, поведал о событиях, вынудивших его величество старые связи потревожить…
Началось всё, по словам гонца, с тех же проповедников новой веры. Точнее, с разгневанных жрецов старой, заявившихся однажды к королю с требованием изгнать нечестивцев, восхваляющих нового бога и порицающих старых. Увы, слова, выбранные преподобными, не нашли отклика в монаршем сердце. «Знаю я, — проговорил Хмурый, — кого и как порицают чужеземцы. Ваших собратьев, когда видят их упившимися как свиньи или вылезающими нагишом от жён чужих. Сами же, как мне ведомо, блюдут меру и в питье, и в еде. И не только лишь вымогают подаяние у людей, но помогают им советом и сочувствием!»
Так бы и не стал его величество вмешиваться, да только и среди вассалов его нашёлся сторонник Справедливого. Месяц спустя, во время торжественного приёма в честь дня рождения королевы герцог Рамдисский стал прилюдно восхвалять нового бога и установленные им порядки. «Вдумайтесь, дамы и господа! — вещал герцог. — Смысл жизни каждого — служение! Простолюдины служат нам, мы — королю, а король — богу! И служащий должен всемерно заботиться о благополучии господина! И даже, — тут герцог слегка понизил голос, — если господин возжелает жену своего подданного… „…оный подданный обязан доставить её господину, — раздался позади голос Горгарда Первого. — Если же подданный женится, в ночь свадьбы невеста навещает господина в его спальне. Я ничего не перепутал, герцог?“ „Вы всё верно изложили, Ваше Величество, — склонился тот. — Прекрасный обычай, не так ли?“ „Возможно, возможно. У вашего сына, герцог, свадьба ровно через месяц, как я помню? Позаботьтесь, чтобы его невеста навестила меня в моей спальне!“
Стоит ли говорить, что правителю Рамдиса повеление сие не понравилось? Однако же никакой поддержки среди слышавших разговор этот придворных он не нашёл: долг подданного есть долг подданного.
Утром же следующего дня король отправил в Рамдис десять вернейших своих людей для проверки, в каком состоянии находятся дела в герцогстве. А чтобы посланным не помешали различные невзгоды вроде пожаров, землетрясений, наводнений и просто разбойников, в сопровождение им выделил две тысячи конных гвардейцев.
Сам герцог и семья его всё время, пока шло следствие, гостили во дворце, не покидая отведённых им покоев. Затворничество сие было исключительно добровольным и причиной своей имело злые языки придворных — мужчины при каждом удобном случае интересовались, когда же герцог отошлёт его величеству свою прекрасную супругу. То же и дамы, включая фрейлин королевы. Сама её величество подобной нескромности себе не позволяла, однако было отмечено, что и вопросы, и ответы на них вызывают её неизменный интерес.
Из других примечательных событий, произошедших за время ожидания, необходимо отметить расстройство намечавшейся свадьбы. Формальным поводом для этого явилось требование короля, но всё те же злые языки утверждали иное. По слухам, ни сама несостоявшаяся невеста, ни её родственники не имели ничего против визита в королевскую спальню, но вот явно пошатнувшееся положение отца жениха… Учитывая обычаи высшего света, следует признать, что подобные подозрения вполне имеют под собой основание.
К началу третьего месяца после отправки следственной комиссии поступил первый доклад, доставленный особым курьером. Одно то, что для охраны гонца была выделена целая сотня гвардейцев, уже говорило о многом, а стремительность, с которой развивались события после получения королём донесения, многих повергла в шок. Так, буквально на следующий день герцог Рамдисский был обвинён в государственной измене, лишён титула и уже вечером публично казнён. Такие же обвинения предъявили нескольким его ближайшим вассалам, находившимся в это время в столице. Кроме того, в полдень на главной площади огласили королевский указ об объявлении проповедников и жрецов Справедливого вне закона и о назначении награды за их головы. Большой награды. В довершение же всего в герцогство скорым маршем отправились два пехотных полка: попытки бунта, если таковые последуют, следовало давить в зародыше.