Путь к звёздам

   А сторк смотрел. Глазами, в которых не было ни капельки страха, но зато было столько тоски, что, казалось, она выливается из этих глаз и растекается по палате, по госпиталю, по всей планете, и всё тонет в ней, всё в ней тонет...

   Мне казалось, что это было сто миллионов лет.

   По-моему, я тоже закричал. Без слов, просто закричал.

   Конечно, на самом деле это было секунды какие-то. Набежало народу... Тодди - он так и не упал - стали грузить обратно, хлопотать над ним... А он плакал. Сжимал тул и плакал. Плакал, как Франтик, только со слезами - даже хуже, потому что Франтик всё-таки старался сдерживаться, он хотел быть "как взрослые", то есть как мы. А Тодди, наверное, было уже всё равно. Он просто плакал и тянул жалобно "мааааа... мааааа..."

   Но это как раз было не рыдание. Он маму звал. Так звал, что... ну... на такой зов мама прибежит босиком по огню с другого края Галактики.

   Это если она жива. А если нет - то не докричишься. Даже так не докричишься.

   Я, например, уже давно её не звал. Даже во сне не звал...

   ...Короче, все суетились, и вообще... А я смотрел на сторка. И видел, что он плачет. Он не двигал лицом, не всхлипывал - слёзы просто выкатывались из глаз на щёки, а оттуда - на жёсткий воротник корсета.

   Я смотрел - наверное, ещё одну стомиллионнолетнюю вечность. А потом крикнул - без мыслей крикнул, само крикнулось:

   - Он же плачет!

   Почему-то этот крик сразу всё отрезал. И все уставились на сторка с каким-то изумлением - как будто мысль, что он может плакать, была невероятной даже просто в допущении. Разве они - умеют плакать?! Они умеют только жечь и рушить не ими построенное, жестоко сражаться, страшней всех из Чужих - да умирать, когда мы их убиваем. Молча умирать. А плакать?!

   И Тодди смотрел тоже - мокрыми удивлёнными глазами, всхлипывая. У него было сейчас очень детское лицо - лицо ребёнка, которому показали удивительный и даже подозрительный фокус...

   Когда вошёл Науманн - видно, спешил, белый халат на нём был расстёгнут - и стал сам что-то делать со сторком, я дёрнулся. Я опонился после увиденных слёз, мне вдруг захотелось сказать, чтобы от него все отошли. Нет, убивать его, конечно, не надо. Но пусть он умрёт сам. Или пусть его отсюда увезут куда-нибудь. Но потом я вспомнил его глаза, и мне стало тошно. Так тошно от самого себя, от происходящего, что захотелось закрыть глаза и заснуть. Да я и закрыл - вот только ненадолго.

   - Поставьте мою кровать рядом с его, - тихо сказал Тодди. Я обалдел и открыл глаза. А Франтик, было успокоившийся, опять заскулил и попросил:

   - Не ставьте, не ставьте, он убьёт...

   - Зачем? - устало спросил Науманн, распрямляясь и поворачиваясь к англосаксу - и я вдруг вспомнил, что его старший сын - на два года старше меня - погиб на Сельговии. - Чтобы ты и вправду мог его убить? Это легко, кстати. У него вместо позвоночника - костяное крошево. Мы по граммам собирали. По нерву. Он даже защищаться не может, а ты...

   Впервые я видел, как Науманн разозлился на одного из нас. Нет, голос его остался спокойным, но он очень покраснел, а на лбу вспухла синяя толстая вена. Но Тодди ответил тихо:

   - У меня всё-таки руки... работают. А у него нет совсем. Я... ну передвиньте, что вам стоит?

   И опустил глаза.

   Несколько секунд Науманн смотрел на него. Краснота сходила с лица германца. Потом он спокойно и коротко скомандовал:

   - Передвиньте, - и вышел...

   ...Сторк ничего не говорил, когда передвигали кровать. На какой-то миг в его глазах мелькнул ужас, но, когда мы снова остались одни, он по-прежнему смотрел спокойно. Франтик беспомощно сказал, снова сжимаясь в постели:

   - Тодди... - а я хотел уже крикнуть, потому что увидел, как Тодди, чуть привстав (лоб у него осыпало потом), наклонился к сторку - и тот закрыл глаза и чуть-чуть откинул голову назад... подставлял под удар горло из-под корсета. Но Тодди сипло спросил:

   - Ты... как тебя... пить хочешь? - и когда сторк изумлённо глянул на него - показал, что пьёт. Сторк молчал и по-прежнему смотрел удивлённо, глаза стали здоровенными и недоверчивыми. Потом он медленно чуть-чуть наклонил голову, тоже как-то недоверчиво. Тодди взял со столика удобную поилку с носиком, в которой был морс, хотел сунуть в зубы сторку этот носик, но вместо этого сердито вздохнул и осторожно поднёс посудинку к его губам.

   Сторк начал пить. Он, наверное, правда очень хотел пить, и, пока пил, не сводил с нас всех глаз. Глаза были непонимающие и испуганные. Не от страха испуганные, а от удивления, если вы понимаете, о чём я. Потом толкнул носик губами и что-то тихонько сказал.

   Мне показалось - поблагодарил...

   ...Ночью я опять проснулся. Не от сна, хорошо - просто тут, в госпитале, делать нечего в сущности, днём то и дело засыпаешь, ну а ночью бывает спишь плохо. И не сразу понял, с кем разговаривает Тодди, а потом всё вспомнил и удивился.

   Тодди шептался со сторком.

   Я не знаю, как они там друг друга понимали. Слов сторка я не слышал - видно, ему было трудно говорить, он совсем уж шептал. А Тодди я слышал, хотя он говорил тоже тихо.