Путь Карла Маркса от революционного демократа к коммунисту

Бесспорно, что отношение философии к действительности представляет основной вопрос самой философии.

В условиях того времени Маркс продвинулся так далеко, насколько это вообще было возможно, и сделал то, чего не смог сделать никто другой из младогегельянцев.

Маркс различал два направления в философии, и это различие было очень значительно. Хотя о разделении гегелевской школы на левых и правых гегельянцев говорил уже в 1837 году Давид Фридрих Штраус в своих полемических сочинениях, однако у Маркса это деление носит более общий характер, чем у Штрауса. Маркс определил эти два направления в философии как «позитивную философию» и «либеральную партию». «Действие» «позитивной философии» состояло в «попытке философствовать», следовательно, в «уходе философии в себя»; «действие» «либеральной партии» заключалось в том, что она держалась за «понятие и принцип философии» и занималась «критикой», следовательно, оно заключалось в «обращении философии вовне». Так как Маркс полагал, что оба эти направления, из которых возможность «реального прогресса» он признавал «содержанием» либеральной партии, вытекают из сущности философии, то путь к превращению критики из теоретической в практическую, то есть путь к преодолению точки зрения либеральной партии, надо искать в «понятии» и «принципе» философии. Но это было задачей будущего. А пока еще он причислял себя к либеральной партии.

О философах, которые пытались поставить себя вне этих двух направлений, Маркс говорил: «Понятно, что кроме того появляется откуда-то ещё масса второстепенных, назойливых, лишённых всякой индивидуальности фигур. Одни из них прячутся за спиной какого-нибудь философского великана прошлого; но вскоре из-под львиной шкуры становится виден осёл, жалкой пародией звучит плаксивый голос какого-нибудь новоиспечённого манекена в сравнении, например, с могучим, оглашавшим целые столетия, голосом Аристотеля, непрошенным органом которого этот манекен себя сделал; это напоминает немого, который захотел бы заменить недостаток речи огромным рупором. Или же какой-нибудь вооружённый двойными очками лилипут, стоя на минимальной точке posterius’а великана, с удивлением возвещает миру, какой поразительно новый горизонт открывается с этой его точки зрения, и делает смешные усилия доказать, что не в бурных порывах сердца, а в той плотной, массивной основе, на которой он стоит, найдена точка Архимеда, που στω, та точка опоры, на которой держится мир. Так появляются философы волос, ногтей, пальцев, экскрементов и тому подобные субъекты, которые должны представлять ещё худшие места в мистическом мировом человеке Сведенборга. Однако по существу своему все эти слизняки достаются на долю обоим упомянутым направлениям, входя в них как в свою стихию».

Эта полная, острая и критическая оценка философов-современников – как тех, кто непосредственно принадлежал к школе Гегеля, так и не принадлежавших к ней – была вызвана обострением борьбы, которое принес с собой 1840 год. Продолжавшееся с 1830 до 1840 год исключительное господство гегелевской философии, «эта победа по всей линии была лишь прологом междоусобной войны»[35], – писал Энгельс в 1886 году. Об этой междоусобной войне говорят все примечания. Идеологическая полемика внутри гегелевской школы была не чем иным, как выражением борьбы между консерватизмом и революционным демократизмом в области политики.

Маркс в этой борьбе с самого начала присоединился к позиции левого крыла. Он пытался создать и развить философию, соответствующую революционному движению, в которой были бы согласованы теория и практика.