Путь Кассандры, или Приключения с макаронами

– Разве? Конечно, кино и театр не могли настолько увлечь и поглотить душу человека, как это делает Реальность, но они часто стремились к тому же. Ваша бедная мама и потом, когда уже не было ни кино, ни театра, пыталась жить в придуманном ею самой мире, не смея обернуться лицом к настоящей жизни. Ее связь с жизнью была настолько непрочной, что при первом же испытании порвалась. Она не привыкла к боли и страданиям, поэтому у нее не хватило ни терпения, ни мужества жить дальше. Она, бедная, совершила тягчайший грех против Бога – швырнула Ему под ноги Его дар – жизнь.

– Вы говорите об эвтаназии?

– Да. Это страшное преступление.

– Но эвтаназия разрешена законом!

– Законы тоже бывают преступными и уж тем более грешными. Вы бы могли решиться на эвтаназию в случае серьезной болезни?

– Пока жива моя бабушка, пожалуй, нет: для нее это было бы слишком большим ударом. Но если бы я была одна, тогда конечно. Ради чего терпеть, если можно не терпеть?

– А вы знаете, почему современному человеку не дорога жизнь? Потому что он думает, что она принадлежит только ему самому.

– Моя бабушка говорит, что ее жизнь принадлежит не ей, а Богу. Вы тоже так думаете о своей жизни?

– Да, конечно.

– И вы тоже не решились бы ее прервать, если бы она стала невыносимой?

– Думаю, что мысль о самоубийстве мне просто не пришла бы в голову.

– Почему?

– Вот вы же говорите, что не лишили бы себя жизни, боясь причинить боль своей бабушке. Почему?

– Бабушка так любит меня, что живет отчасти и моей жизнью, и умереть – значило бы убить в ней эту часть жизни.

– Значит, это было бы преступлением по отношению к ней?

– Несомненно.

– Так вот. Бог любит вас, свое создание, еще больше чем вас любит бабушка. Убивая себя, вы не только причините Ему боль, но и себя лишите навечно возможности общения с Ним.

– Почему? Ведь если верить вашим, простите, легендам, речь идет не о смертном теле, подвергшемся эвтаназии, а о бессмертной душе?

– Душа самоубийцы отрывает себя от Бога, отходит к дьяволу и погружается в состояние вечно длящейся смерти. Как Бог есть вечная жизнь, так и дьявол есть вечная смерть. Самоубийца не желает терпеть временных страданий и думает, что ставит точку. На самом деле из этой точки начинается прямая линия, уходящая в дурную бесконечность, и состоит она из бесконечного числа повторений той самой точки, на которой бедный слабый человек хотел остановиться. Самоубийца умирает вечно.

– Уау, как страшно! И, простите, как хорошо, что я во все это не верю. Скажите мне только одно: что я могла сделать, чтобы моя мать не решилась на эвтаназию?

– Не знаю. Что вы чувствовали, находясь рядом с ней во время ее болезни?

– По большей части раздражение. Меня все в ней раздражало: и то, что она наряжалась лежа н постели, и то, как она томно и таинственно молчала, чтобы посетители по звучанию ее голоса не догадались о насморке, и как не хотела принимать горькие лекарства: «Если бы ты знала, Сандра, как это невкусно!». Но я сидела возле нее и ухаживала за ней, я считала, что выполняю свой долг.

– Вот поэтому вы ее и не удержали. Слабого человека можно удержать только сильной любовью, а не исполнением долга.

– Я не умею любить никого, кроме бабушки. Я пыталась – не получается.

– А знаете, почему вы так искренне и глубоко любите вашу бабушку?

– Почему?

– Потому что только через нее сохраняется ваша связь с Богом. Ваша бессмертная души это чувствует и заставляет вас изо всех сил держаться за эту любовь.

– Нет уж, не ставьте, пожалуйста, никого между мной и бабушкой, даже вашего Бога! Бабушка – это моя святыня, говоря вашим языком. И если говорить о чудесах, в которые я в общем не верю, возвращение в мою жизнь бабушки – единственное чудо, которое со мной случилось. А теперь давайте поедем дальше, в машине становится все холоднее.

– Едем. И спасибо вам за исповедь.

– ?

– Исповедью мы называем искренний рассказ о себе, о состоянии своей души. Правда, настоящая исповедь всегда связана с покаянием…

– Но это уже высший пилотаж! Я так высоко не летаю, – засмеялась я. – Поехали, мать Евдокия!

Мы нее ехали и ехали, кружа по горным дорогам и объезжая каменные завалы. Через несколько часов мать Евдокия сказала:

– Теперь уже близко. Скоро мы увидим возле дороги живое дерево. Там мы оставим машины и пойдем пешком.

– Уау! Еще и пешком! А откуда тут взяться живому дереву?

До сих пор мы не видели даже травинки. По-моему, вся растительность здесь выжжена этим ледяным холодом, ведь мы, наверно, на страшной высоте находимся.

– Именно так. Но дуб, о котором я говорю, каким-то образом выжил. Вот он скоро появится, и вы сами убедитесь. От дуба идти уже недалеко, всего только обойти по тропинке высокую скалу и пройти ущельем в долину, а там и живет наша общинка.

Вскоре мы увидели возле дороги небольшое корявое деревцо, серое и голое.

– Это здесь, – сказала мать Евдокия. – Можете парковаться.

– А вы говорили, что дерево живое…

– Живое, живое! Посмотрите вон туда – видите зеленую ветку? О, даже желуди на ней есть!