Неделю мы говорили просто о жизни. Я рассказала Мире, как найти мою бабушку, и попросила ее сказать ей, что я жива и здорова, но без особой необходимости не говорить, где именно я живу и здравствую… А через неделю однажды утром Мира сказала мне одними глазами: «Пора!». Выждав, когда по новостям показывали сцены счастливой народной жизни и в том числе ломящиеся от продуктов склады еды в жилых домах, я грохнула кулаком но новенькому персонику и завопила на весь цех: «Хочу нормальной еды! Хочу хлеба, хочу мяса, хочу макарон! С томатным соусом! Хочу нормальной еды!» Меня шарахнуло током. Ко мне сразу бросилось несколько «ос», которые схватили под руки, даже не цепляя цепочки к моему носу, и поволокли налево. По дороге я «пришла в себя» и стала растерянно оглядываться. Номер сработал, моя выходка была принята за обычную истерику, и меня, слава Богу, бросили за конвейер, и даже не у самого входа, а в начале сборки электроники. Но это было уже за сотни метров от Миры, и я не видела, как она написала донос и что из этого вышло. Я ее вообще больше не видела.
И потекли недели каторжной жизни в одиночестве. Я медленно продвигалась к центру конвейера и старалась не думать о Мире и ни на что не надеяться, чтобы потом не было стресса. Зато я вспоминала все наши с ней беседы, старалась припомнить все, что она рассказывала о себе, чтобы сохранить хотя бы память о ней.
Теперь уже я жила только молитвой. Вскоре и воспоминания о Мире отодвинулись в такую даль, что стали в один ряд с мыслями о бабушке, о монахинях, о Леонардо. По конвейеру мимо меня ползли и уползали в вечность минуты, часы, дни и недели. Дни казались такими долгими, долгими, а жизнь – такой короткой…
И вот однажды во время обеденного перерыва на табло появилась надпись: «Трудовая пчела Лия Лехтман, встать!» Я поглядела направо и налево – эта надпись была на всех табло. И тогда я встала.
Не было никаких допросов, никакого оформления документов – со мной вообще никто ни о чем не разговаривал. «Осы» вывели меня из цеха и передали клонам. Зима давно кончилась, нигде не было ни пятнышка снега, но мне все равно было очень холодно в пластиковом костюме «пчелы», а глаза ломило от дневного света. Два клона затащили меня в вертолет, который только что доставил на остров очередной этап, и запихнули в железную клетку. Повторился весь этапный путь, только в другую сторону. Да еще я была одна и на мне не было теплого платка. Чей же на мне был платок во время первого этапа?… Бабушкин?… Мирин?… Он был такой теплый-теплый…
Я не знала, куда меня привезли, но когда меня спустили на землю из кабины вертолета, я сразу взмокла от жары. Разница в температуре показалась мне огромной по сравнению с той, к которой я привыкла на Белом. Удивительно, но от тепла и солнца мне стало плохо: закружилась голова, затошнило. А ведь еще совсем недавно казалось, что нет на свете ничего дороже солнечного тепла и света! Вместо клонов ко мне подошли два экологиста и о чем-то спросили. От их громких голосов у меня зазвенело в ушах, а слов я так и не разобрала. Я только молча смотрела на них и щурила глаза от невыносимо яркого света. Тогда экологисты взяли меня под руки и повели мимо каких-то зданий, похожих на склады. Потом был высокий забор и железные ворота, закрытые. Возле ворот стояла каменная будка. Мы вошли в нее через узкую железную дверь. Потом передо мной открылась вторая дверь, и я увидела дорогу, а на другой ее стороне – дерево и зеленую траву под ним. Я постояла и пошла к дереву. Никто меня не задерживал. Я только услышала, как за моей спиной с лязгом захлопнулась железная дверь.
Я медленно, покачиваясь, перешла дорогу, села под деревом на траву и погладила ее рукой. Трава была настоящая и пахла травой. Под деревом было не так жарко. Оно было большое и доброе. Я легла на зеленую траву и уснула.
Когда спустя какое-то время я проснулась, уже стало смеркаться. Я села, прислонясь спиной к еще теплому стволу, и стала оглядываться. Передо мной в обе стороны уходила широкая пустая дорога. На другой стороне ее стоял длинный высокий забор с воротами и будкой. Возле будки был железный навес, под ним стояла скамейка, а на скамейке какой-то человек сидел, положив руки на спинку и опустив на них голову. Чуть подальше на краю дороги стояла большая зеленая машина. Она показалась мне смутно знакомой. Я встала и медленно, пошатываясь, побрела через дорогу.
Я долго стояла над спящим человеком и все не решалась заговорить: я думала, что у меня это не получится. Наконец я кашлянула и сказала:
– Леонардо… Что ты тут делаешь, мио Леонардо?
– Тебя жду, кара Сандра, – ответил он, не поднимая головы. Я подошла еще ближе и тронула его за плечо.
– Проснись, Леонардо. Я уже пришла.
Леонардо опомнился, вскочил со скамейки, подхватил меня на руки и побежал к джипу.
– Кара Сандра! Моя Сандра! Едем домой! Я не хочу ни одной лишней минуты быть здесь! Я им не верю! – шептал он на бегу. – Скорей, скорей прочь отсюда!