Читаем Путь хирурга. Полвека в СССР полностью

Раз в месяц устраивались так называемые «открытые партийные собрания» (на закрытых я как беспартийный быть не мог). Повестка дня одного из них была «Об идеологической подготовке профессорско-преподавательского состава». Доклад делал профессор Василий Родионов, заведующий кафедрой хирургии. Я помнил Родионова по студенческим годам, он продвинулся благодаря общественной работе. Молодым ассистентом, он проводил занятия с нашей группой и однажды давал наркоз двенадцатилетнему мальчику. Он передозировал хлороформ, и мальчик умер на наших глазах. Тот трагический случай ошибки хирурга мы запомнили навсегда. Но общественная карьера Родионова подняла его высоко — он дослужился до инструктора медицинского отдела ЦК партии. Оттуда ему легко было занять кафедру хирургии и кресло члена партийного комитета института.

И вот теперь я слушал, как он, не отрываясь от бумажки, читал наставления — как нам важно быть идеологически подкованными. Доклад состоял из сплошных цитат из Ленина. Четверть века назад, на самой первой лекции, нас, студентов, пичкали теми же цитатами и заставляли верить в их мудрость. И вот опять, став профессором, я должен был это слушать. В президиуме собрания ректор переговаривался с соседями. Многие в аудитории полудремали. Вдруг Родионов завопил с кафедры:

— Товарищи, все мы, все наши профессора и преподаватели, должны читать труды великого Ленина каждый день!

Ректор и члены президиума, застигнутые врасплох посреди разговоров, зааплодировали.

Вся аудитория тоже стала хлопать в ладоши. Нечего делать — пришлось и мне хлопнуть несколько раз. В этот момент ко мне наклонился сосед справа, профессор Степан Бабичев. Сквозь шум аплодисментов он сказал мне на ухо:

— А ведь он дело говорит, а? Очень правильная мысль. Да, Ленина нам надо читать каждый день. Здорово сказано! А вы как думаете?

Я не стал ему говорить, как я думал, из осторожности ответив:

— Да, мне это тоже понравилось (я думал — черт бы вас обоих побрал, сами идиоты и других хотите сделать такими же идиотами).

С тех пор, когда я видел Родионова и Бабичева, у меня всегда портилось настроение.

<p>Моя жена — безработная еврейка</p>

Профессия врача позволяла мне знакомиться с широким кругом людей. Немало вылеченных мной пациентов становились потом моими приятелями. Один из них был юрист Марк Келлерман, старше меня лет на пятнадцать. Умный и интересный человек, он работал юристом Управления по охране авторских прав Литературного фонда и еще — личным секретарем известного писателя Константина Симонова. Жена Марка, Лиля, юрист, работала в издательстве «Малыш», где вышли семь моих книг для детей.

В начале 1972 года их единственная дочь, двадцатичетырехлетняя Галя, эмигрировала с мужем в Израиль. Тогда это было необычно. Родители тосковали и волновались, и мы с Ириной навестили их по-приятельски. За столом Марк обстоятельно рассказывал:

— Что ж сказать? Галя и ее муж окончили филологический факультет Московского университета с отличием, а на работу устроиться не могли. Им сразу отказывали, только посмотрев на их еврейскую внешность. Иногда руководители хотели их принять, но когда в отделах видели в паспорте пятую графу «еврей», «еврейка», все равно отказывали. Целый год они искали работу и ничего не находили. Бедная девочка, она была полностью деморализована. И он тоже. Материально мы, конечно, им помогали, но у нас самих сердца изныли смотреть, как эти молодые образованные люди бились, чтобы найти хоть какую-то работу. И однажды она сказала: «Хватит! Мы поняли, что здесь мы никому не нужны. Мы больше не хотим оставаться в этой стране и подали заявление на выезд в Израиль». А что мы могли сказать? Они уехали и оба сразу хорошо устроились, она работает редактором, уже съездила в Париж. Мы радовались. Потом она написала, что они разошлись. И мы опять расстроились — как сложится ее жизнь вдали от нас?

Я слушал и думал: уехать навсегда из России в незнакомую страну… нет, я бы не мог.

И тут неожиданно Марк сказал:

— А почему бы вам не уехать в Израиль? Вы не думали об этом?

Я поразился такому обороту мыслей:

— Марк, зачем же мне уезжать в Израиль? Я только начал профессорскую карьеру, у меня много планов: я хочу организовать хорошую клинику, написать учебник. Я мечтаю создать свою хирургическую школу. Я не вижу никакого смысла мне уезжать из России.

Он задумчиво сказал:

— Если бы я мог прокормить себя физическим трудом, я бы уехал. Но — уже поздно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Издательство Захаров

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное