Путь хирурга. Полвека в СССР

Заставить ректорат и партийный комитет прекратить преследовать меня могло только вмешательство на очень высоком уровне. Я вспомнил про Гришу Иткина, моего соученика. Он как-то хвастал, что у него есть хорошие друзья в ЦК партии. Гриша был уникальный парень, в его сердце с войны сидел осколок снаряда. Здоровенный мужик, он был десантником отряда особого назначения. Туда отбирали настоящих головорезов. В боевой высадке он был почти убит. Его друзья дотащили его до госпиталя. Там был Вишневский, но он уже садился в машину, уезжать. Они наставили на него пистолеты и заставили его оперировать. Вишневский спас его жизнь. Гриша был действительно герой по виду и по духу, он всегда держался очень независимо. Теперь он заведовал отделением в одной из больниц. Не занимая высокой позиции, он жил на широкую ногу — очевидно, брал немалые деньги с больных. Был и всегда будет такой тип врачей, которые умеют хорошо устраиваться без официальных достижений. Я позвонил Грише:

— У меня к тебе дело.

— Приезжай в дом отдыха «Березки», это близко, я отдыхаю там с семьей.

Я взял с собой ящик редкого тогда чешского пива (из брежневского буфета) и приехал к нему. Выпив по бутылке и вспомнив нашего общего друга Вишневского, мы пошли погулять-поговорить. Я рассказал ему свою историю:

— Мне нужна помощь очень высокого партийного чина.

Гриша был человек деловой:

— Я могу поговорить с ребятами в ЦК. Они только позвонят ректору Лакину, как он от страха сразу насрет в штаны. Твое дело будет мгновенно забыто. Только, сам понимаешь…

Я взглянул на него и понял — нужна взятка. Вообще-то я считал себя несправедливо гонимым и искал справедливости. Я не ожидал, что за справедливость нужно платить. Взятка в Центральный Комитет партии? Вот это точно: «не ищите логики».

— У меня просто нет другого выхода. Пусть скажут — сколько.

— Дай мне неделю на переговоры с ними.

В следующий раз я ехал на встречу с гадливым чувством — как ни хотелось мне избавиться от преследований, переговоры о взятке были противны. Гриша бодро сказал:

— Я объяснил ребятам ситуацию. Они согласны поговорить с ректором.

— Ты думаешь, это подействует?

— Я тебе гарантирую. У него задрожат руки, когда он услышит, кто с ним говорит. За это пять тысяч, — он выжидательно и покровительственно смотрел на меня сверху вниз.

В моих воспаленных мозгах искрами пробегали мысли больного воображения. Пять тысяч — большие деньги, почти моя годовая профессорская зарплата. Значит, за свой покой и благополучие я должен буду год работать бесплатно. Но какая гарантия, что это будет сделано, и какая гарантия, что он не обманывает? Мы не закадычные друзья, и я не мог полностью ему доверять. Его горячее и быстрое участие в моем деле и вообще вся его слишком большая и успешная деловитость вызывали у меня подозрение. Я ведь веду переговоры даже не прямо с теми людьми, мне бы надо знать — кто они? И почему это «они», а не «он»? Но самое главное: взятка — это то, что карается законом. Откройся это каким-нибудь образом, меня посадят в тюрьму. А мои враги не поленятся открыть это. Мое больное художественное воображение быстро нарисовало мне несколько картин: меня допрашивает мой хороший знакомый генерал Карпец, начальник Уголовного розыска; я стою перед ним, опустив голову. Он спрашивает:

— Как же вы, такой уважаемый и заслуженный человек, могли сделать это?

В другой картине я увидел заплаканную Ирину, пришедшую ко мне на свидание в тюрьму. Мы разгорожены решеткой, и она спрашивает:

— Как, как ты мог так разрушить всю нашу жизнь?

От этих картинок я даже тряхнул головой. Но все еще не мог принять решение:

— Гриша, как мы это сделаем?

— Ты привозишь мне пять тысяч, а на следующий день Лакин сам вызовет тебя и станет извиняться перед тобой.

— Я подумаю и позвоню тебе.

Грише я не позвонил. Но Лакин действительно вскоре вызвал меня.

Круг замкнулся

Быть или не быть? — Вот в чем вопрос.

Шекспир

Я ждал в приемной ректора. Много раз я бывал здесь и всегда меня быстро вызывали в кабинет. Теперь я сидел долго и почти дрожал от нервного ожидания — что мне скажет мой старый приятель, с которым мы тридцать лет дружески беседовали. В кабинет прошли секретарь парткома, председатель профсоюза, проректор, декан. Еще недавно с этими людьми я приветливо разговаривал, теперь они прошли мимо меня без улыбок, с напряженными лицами. Я насторожился: ректор не захотел разговаривать со мной один на один и вызвал их. Я почувствовал замешательство, даже язык плохо слушался меня. Разговор в кабинете был короткий, сухой, безразличный, не в мою пользу. Ректор сказал:

— Зачем вы привлекаете на свою сторону людей с громкими именами? Они не имеют никакого отношения ни к нашему институту, ни к медицине.

— Мне не очень хотелось просить моих друзей и пациентов заступиться за меня. Но еще меньше мне хочется страдать от клеветы. Если партийная организация не может справиться со своими членами, я решил защищаться, как могу.

Корниенко ехидно вставил:

— В том числе и при помощи «Голоса Америки»?