Путь хирурга. Полвека в СССР

Глядя на него, я тоже почувствовал, что слезы подступают к горлу. Только мама оставалась спокойной:

— Может быть, это и не так плохо. Может, с его смертью кончится этот ужасный период нашей жизни.

Отец посмотрел на нее:

— Ты так думаешь, лапа?

— Конечно, я уверена. Что Бог ни делает — все к лучшему.

— Что ж, может быть, ты и права.

Он как-то сразу успокоился. Я даже удивился этому. Для меня это был наглядный пример, как умная жена может успокоить растерявшегося мужа. Охладив разгоряченные нервы, мы стали укладываться спать. Мы знали, что в эту ночь за отцом не придут — агенты всех рангов наверняка сами были в растерянности.

Сталин и советская медицина

Целую неделю люди заполняли весь центр Москвы — шли и шли прощаться со Сталиным. Их было так много, что нескольких затоптали в толпе. Поклонение и любопытство гнало всех увидеть Сталина хотя бы в гробу. Традиция русских похорон — чтобы всегда с помпой. Наверное, это перешло от предков-скифов: их раскопки поражают великолепием захоронений вождей. А уж для такого вождя, как Сталин, хотели затмить все. Что думали о нем на самом деле его ближайшие помощники, это выявилось потом. Но сразу после смерти они все еще продолжали его возвеличивать и угождали поклонению толпы. Поэтому они придумали положить его рядом с Лениным, в Мавзолей.

В двух кварталах от Филатовской больницы была биохимическая лаборатория Мавзолея. Ею руководил профессор Борис Збарский, который бальзамировал Ленина, а тогда тоже был арестован. Его срочно освободили из-под ареста, и мы видели, как члены Политбюро привезли туда Сталина на другой день после его смерти. Известно, что Ленин не любил живого Сталина и в политическом завещании писал, чтобы тому не давали власти. Но теперь ему самому приходилось потесниться (через несколько лет правители одумались и перехоронили Сталина в землю за Мавзолеем, но уже без толпы).

Смерть Сталина вызвала в людях растерянность: по заведенной им самим басне о его величии и исключительности многие не могли себе представить, что будет без него. Они лили слезы и выкрикивали проклятия в адрес врачей-отравителей. Мы с тревогой ждали еще целый месяц — куда это могло привести? И вот 4 апреля, ровно через месяц после его смерти, в 6 часов утра сообщение по радио. Тот же глубокий голос Левитана:

«Сообщение Министерства внутренних дел (мы насторожились — почему министерство, что это может означать?). Министерство тщательно рассмотрело все материалы расследования дела группы докторов, обвиненных в преступлениях, шпионаже и другой вредной деятельности, направленной на нанесение вреда советским лидерам (мы замерли — что скажут?). Установлено, что аресты обвиненных в заговоре — профессоров Вовси, Виноградова, Когана, Егорова, Фельдмана, Этингера, Василенко, Гринштейна, Зеленина, Гельштейна, Преображенского, Закусова, Попова, Шерешевского и Майорова (мы все ждали — что же?) были ошибочными, а документы против них были сфабрикованы». (Левитан сделал паузу, а мы от неожиданности заплакали; и даже сейчас, когда я пишу это, у меня тоже наворачиваются слезы тех давних сильных переживаний.)

Дальше говорилось, что ни одно обвинение не было ничем подтверждено, что признания были вырваны «незаконными методами допросов» (мы догадывались об этом и раньше), что все они освобождены. И в конце: «лица, виновные в неправильном проведении расследований, арестованы, против них возбуждено уголовное дело». Потом прочитали указ Президиума Верховного Совета об отмене прежнего награждения Лидии Тимашук орденом Ленина.

Я никогда не видел отца таким счастливым. От возбуждения и радостных эмоций его губы дрожали, он не знал, что с собой делать, — он кинулся целовать нас с мамой, потом кинулся звонить друзьям, он смеялся, опять подбегал к маме и целовал ее:

— Умница ты моя — как же ты была права, когда сказала мне, что смерть Сталина принесет облегчение. Как ты могла это предвидеть? Ах, какая умница!

У всех нас к радости за освобожденных добавлялась радость за самих себя: не будет больше угрозы ареста, не станут нас третировать, а может быть, и высылать из Москвы. Это был решающий момент жизни страны и нашей собственной жизни.

После первого возбуждения мы стали анализировать события последних трех месяцев. Итак, значит, первое сообщение 13 января было грубой ложью. Но мы знали, мы кожей чувствовали, что каждое слово в нем было взвешено самим Сталиным. Значит, «великий вождь», в полнейшем презрении к своему народу, преступно врал всей стране! О нем самом в сообщении не было ни слова. Только логически вытекало, что те «виновные в неправильном проведении следствия» следовали его прямым указаниям. Вся история была апогеем зверских преступлений самого Сталина и тысяч коммунистов перед народом. Но вряд ли много людей тогда понимали это в таком ключе — зловещая фигура Сталина продолжала привлекать к себе большинство (и даже через пятьдесят лет и после множества кардинальных перемен она все еще привлекает некоторых).