Путь Хранителя. Финал (СИ)

Я нарочно не укреплял свой кулак для остановки удара от Апельсина, потому что успел приметить что оранжевый атаковал без применения потока. Лишь самую малость подпитал мышцы, дабы успеть заблокировать удар. Но мои пальцы сейчас тускло светились лазурью, оставив на руке Апельсина переломанные пальцы.

Оранжевый болезненно поморщился и одернул руку, но его злорадный оскал стал еще шире.

— Контроль лазури кардинально отличается от всего что ты делал до этого, Марк, — тут же начал пояснять Коновницын, успев от души насладиться моим обескураженным видом, — Ты четко дозировал количество энергии, но глубоко в душе хотел сломать кости Апельсину. Лазурь считала это и отреагировала соответственным образом.

— Сама? Она живая? — нахмурился я, непрерывно сжимая и разжимая ладонь.

Я все еще не верил, что это возможно. Я ведь ничего не ощутил. Совершенно. Даже мой инстинкт не среагировал.

Лазурь перетекла обратно в энергоканалы также стремительно, как и вылезла из них. При этом, она не сливалась с моими потоками, а двигалась по моему телу в обход них, нарочно заглушая рецепторы и внутреннее чувство ощущения, дабы я не смог вмешаться.

Вновь появилось неприятное ощущение будто не я один владею этим телом. И мне оно не нравится.

— Можно и так сказать, мэн, — с важным видом подал свой голос Апельсин, уже успев восстановить кости регенерацией, — ей в целом срать на указы носителя. Нужно быть тоньше, сечешь?

После этих слов, оранжевый сделал паузу ожидая моего ответа и скорчил такую мерзкую самодовольную рожу, будто только что прочитал двухчасовую лекцию, понять смысл которой не сможет только полный тупица.

Так и захотелось припечатать ее от души. Жаль, что мы все еще в хрупком самолете на высоте пять тысяч метров над землей. Высоковато падать. Да и в Карелию пешком идти придется.

Апельсин же продолжал пялиться на меня выпученными глазами, на полном серьезе ожидая от меня ответа. Я же отмахнулся, плюхнулся обратно на кресло и перевел взгляд на мерно попивающего чаек Коновницына.

В одной руке блюдце. В другой изысканная белая чашечка. Чопорный взгляд и идеально ровный круассан на шелковой салфетке. Всем своим видом Конь пытался показать, как ему наплевать на все происходящее сейчас.

Коновницына выдавал лишь жгучий огонь интереса в глубоких глазах. Ублюдок действительно наслаждается происходящим. Ему весело.

— Что, не сечешь? — слегка наклонив голову вправо с издевательской полуулыбкой спросил Коновницын.

— Не понимаю обезьяний, — пожал я плечами, — переведешь на человеческий?

Взгляда от Коновницына я не отводил, но прекрасно ощутил энергетические вибрации исходящие от Апельсина.

— Зря ты так, Марк, — осуждающе покачал головой Конь, — ты разве не понимаешь...

— Что вспыльчивость нашего Апельсинчика обусловлена частичкой непредсказуемой Лазури, которую он сохранил? Что она без его ведома может прервать наш полет и я должен деликатнее изъяснять факты?

— То есть ты его понял, — удовлетворенно кивнул Коновницын.

— Немного, — вздохнул я, — все-таки обезьяна — это почти человек.

— Че ты вякнул, мазафакер?! — взревел Апельсин и самолет ощутимо тряхнуло и барьерные конструкты вспыхнули от перегрузки.

Коновницын даже не дрогнул, спокойно перевел взгляд на Апельсина и кивнул ему в сторону хвоста самолета.

— Прогуляйся немного.

— ЧЕ БЛЯ? — округлил глаза Апельсин, — ДА Я ЖЕ...

— Прогуляйся, — не меняясь в лице, но совершенно другим тоном повторил Конь и чуть мягче добавил, — там есть мой личный запас алкоголя. Разрешаю взять одну бутылку.

— Любую? — мгновенно оживился оранжевый.

— Любую, — неохотно подтвердил Коновницын, — но только одну.

— Окей, босс, — отсалютовал Апельсин и мгновенно скрылся в проходе.

Я сопроводил его уход любопытным взглядом, но говорить ничего не стал.

— Сто семнадцать экземпляров лучшей выпивки, когда-либо придуманной человечеством, — без вопроса пояснил Конь, — каждая в последнем экземпляре. Мастера, что их приготовили давно мертвы, а техники утрачены. Таких уже никогда не будет.

— И ты так легко отдаешь одну из них? — улыбнулся я, — жизнь то у тебя длинная.

На слове «легко» Коновницына едва заметно передернуло, но признаваться вслух о том насколько болезненно расставаться с частью своего сокровища он не стал.

— Возможно это последнее что Тринадцатый выпьет в своей жизни, — вдруг перешел на полушепот Коновницын и слегка наклонился вперед.

— Стой. Это же Апельсин, а не сам Тринадцатый. Разве его тела не обладают собственным сознанием? — не понял я.

— И да и нет, — убедившись взглядом, что оранжевый нас не подслушивает ответил Коновницын, — сознание изначального тела было разделено на тринадцать частей и только одна из них унаследовала способность управлять другими частями и помещать их в новые тела. Эти части невозможно уничтожить, пока жива головная часть, а головная часть жива, пока не уничтожены все тела.

— Также было у совета бояр, — хмыкнул я.