Путь ко спасению

— Славка, не надо. Это заводка просто, в участке экспертизу не делают, тем более ночью.

— Потребуется — сделают, — веско сказал старший.

Десницкий тряхнул головой.

— Извини. Это… спросонья.

Его когнитивный диссонанс зашкаливал: даже Шуйга понимал, что правильно будет без сопротивления поехать в участок, потому как если здесь тебе врезали по правой щеке, надо подставить левую, а иначе будет хуже, гораздо хуже…

— Поехали, — кивнул Десницкий не менее веско, чем старший дозорный.

Ответ разочаровал хоругвеносцев — видно, они рассчитывали на сопротивление.

А может, и не хоругвеносцы придумали этот «сигнал», потому что в участке Шуйгу и Десницкого ждал вовсе не врач-проктолог (а Десницкий явно нервничал, хотя и делал вид, что спокоен).

Теперь там было тихо, в коридорах горели только тусклые сорокаваттки, дежурный дремал в своем «стакане» и дозорные убрались прочь. Оттого, наверное, этот освещенный настольной лампой кабинет и показался немного жутким. Лампа была направлена не на стол с бумагами, а в глаза тем, кто сидел напротив, и потому человек за столом напоминал одного из Девяти — отсутствием лица под черным капюшоном. Разговор с темнотой всегда дезориентирует.

— Дядя Тор, если я ничего не путаю? — раздался голос одного из Девяти.

— Это прозвище такое, — почему-то начал оправдываться Шуйга. Пошутил, называется…

— Разумеется, — ответила темнота.

— Тор — это геометрическая фигура такая, бублик… — попытался отболтаться Шуйга.

— Конечно. И Локи геометрическая фигура?

Понятно, не хоругвеносец с тремя классами церковно-приходской…

— Прекрати, — тихо сказал Десницкий. Его лицо было освещено даже слишком хорошо. И… он, похоже, увидел достойного противника. Верней, пока что не увидел.

— Так как? В протоколе записано: «Пропаганда язычества несовершеннолетнему», которая законодательно запрещена.

Ага. Запрещена любая религиозная пропаганда, и не просто законодательно, а конституционно. Шуйга не мог вспомнить, есть ли на этот счет уголовная статья, и перед выездом из резервации стоило перечитать УК, а не «чертово Евангелие»…

— Нужно доказать, что это пропаганда, — сказал Десницкий. — Тор и Локи — герои эпоса, эти имена — часть мировой культуры, а не только религии.

— Доказать это будет нетрудно, — ответил один из Девяти. — И мировая культура — понятие сомнительное, чтобы вбивать ее в голову невинного ребенка.

Наверное, он был маленьким, лысым и толстым. Именно такие прячутся за темнотой. Но, как ни старался Шуйга представить себе Гудвина, Великого и Ужасного, воображение все равно рисовало черного всадника. Или черного монаха-инквизитора, что было гораздо ближе к истине.

— Однако нет закона, запрещающего пропаганду мировой культуры, — пожал плечами Десницкий.

— Отчего же? Как говорится, был бы человек, а статья найдется… Но бог с ней, с этой пропагандой. У меня есть материал и похуже. Мужеложство, предположим, статья номинальная, это так, повеселить общественность. Педофилия гораздо серьезней. Замечу: в отличие от резерваций, все тюрьмы у нас православные. Впрочем, с такой статьей на любой зоне жить несладко.

— Это обвинение тоже требует доказательств, — холодно и спокойно заметил Десницкий.

— А они у меня есть. И анализ ДНК, и заключение экспертизы, и свидетельские показания потерпевшего. О том, как вы оба по очереди надругались над десятилетним приютским мальчиком.

— Ему уже десять? — не удержался Шуйга, но темнота проигнорировала его реплику. Она-то отлично разглядела Десницкого, приняла его за главного своего противника и ждала ответа именно от него.

Десницкий выдержал драматическую паузу, прежде чем спросить:

— Что вы хотите?

— Пока — точных и максимально откровенных ответов на вопросы.

— Спрашивайте, — усмехнулся Десницкий. Он, наверное, думал, что у него хотят выведать какие-нибудь несуществующие тайны резервации.

Нет, один из Девяти спрашивал о рассказах брата Павла. И Шуйга почему-то сразу понял, что от ответов зависит их жизнь. Не от ответов даже, а от их реакций на уровне подкорки. От их умения из предпосылок делать правильные выводы — чем выше умение, тем больше вероятность умереть. Темнота хотела знать не только то, что они услышали, но и то, что они предположили, и даже то, что они могли предположить.

Десницкий совершенно не умел притворяться. Даже если бы он и понял, что к чему (а он ничего так и не понял), то все равно не мог правильно и красиво соврать. А напротив, спрятавшись за темнотой, сидел живой полиграф, ловивший любое движение бровью. Он наверняка чувствовал и малейшее изменение в запахе пота, и слышал чужой пульс, и даже мог на глаз определить концентрацию адреналина в крови. Так Шуйге почему-то казалось. До слез было больно глазам.