Путь ко спасению. Краткий очерк аскетики

4. Заметь, сколь необходимо сие действие благости Божией на пути освобождения души из области греха. Цель возбуждения благодатного и сила его — в том, что оно извлекает человека из уз греха и поставляет на точке безразличия между добром и злом. Весы воли нашей, в которых она склоняется то на ту, то на другую сторону, должны теперь стоять в уровень. Но этого не будет, если не дать грешнику вкусить хоть в предощущении сладость добра. Если не дать сего, то сладость греха, как уже изведанная, сильнее влекла бы его к себе, нежели добро, и выбор все падал бы на сторону сего последнего, как и бывает в задумываниях переменить жизнь без благодатного возбуждения. Ибо то общий закон; ignoti nulla cupido, то есть чего не знаешь, того не желаешь. Но когда, в благодатном возбуждении, дается ему вкусить сладость добра, то и оно начинает привлекать его к себе, как уже изведанное, ведомое и ощущаемое. Весы равны. В руках человека полная свобода действия.

5. Таким образом, как блеском молнии, освещается все и в человеке, и вокруг него при благодатном возбуждении. Он вводится теперь сердцем, на одно мгновение, в тот порядок, из которого изгнан грехом, вставляется в цепи творения в ту связь, из которой самовольно исторгся грехом. Оттого это действие благодати всегда почти обозначается испугом и мгновенным потрясением, как спешно идущего в задумчивости потрясает внезапно услышанное «стой!». Если смотреть на это состояние по понятиям психологическим, то оно есть не иное, как пробуждение духа. Собственно, духу нашему свойственно сознавать Божество и высший некоторый мир или порядок вещей, возвышать человека над всем чувственным и уносить в чисто духовную область. Но в греховном состоянии дух наш теряет свою силу и сорастворяется с душевностию, а чрез нее с чувственностию до того, что будто исчезает в них. Вот теперь благодатию он извлекается оттуда, поставляется, как на свещнице, во внутренней нашей храмине и светит всему там сущему и оттуда зримому.

То состояние, в какое поставляется душа в благодатном возбуждении, сходно со многими естественными состояниями, с которыми его, однако ж, смешивать не должно.

1. При благодатном состоянии человек находится в некотором томительном, скорбном состоянии недовольства собою и своим положением: однако ж это не то, что скука. В скуке нет определенного предмета: тут человек крушится и грустит, не зная сам, отчего и о чем; напротив, в благодатном возбуждении есть определительный предмет скорби, именно: оскорбление Бога и осквернение себя. Та душевна, а это духовно; та мучительна, мрачна, убивающа, отчего и говорят: «Душит тоска», а это оживляет и возбуждает. В обыкновенном нашем быту этих неопределенных тоскований бывает немало, и каждое со своими оттенками. Между ними достойно особенного замечания тоскование о родине небесной, чувство недовольства ничем тварным, чувство глада духовного. И это одно из естественных движений нашего духа. Когда мало — помалу умолкнут страсти, он поднимает свой, внятно отзывающийся в сердце, вопль о стеснительном и униженном состоянии, в котором его держат, почему его не питают тем, чем должно, а томят голодом. Это — тоска по отчизне, воздыхание, которое Апостол слышал и во всей твари (см.: Рим. 8, 22). Однако ж и это не то, что благодатное возбуждение. Оно есть одно из естественных движений или отправлений нашего духа и одно само по себе немо и бесплодно. Благодатное возбуждение на него нисходит и сообщает ему светлость и оживленность.

2. При благодатном возбуждении есть крушение духа, пробуждение тревог совести; однако ж это совсем не то, что обыкновенное досадование на себя за промахи в нашем быту, более или менее значительные. Мы терзаемся, когда не то скажем, не так что сделаем, и вообще во всех случаях, где, как говорится, пришлось осрамить себя, говорим даже при этом: «Ах, как совестно!» Но это совсем не то, что голос совести в духе, теперь слышимый. Там человек имеет в виду только себя и свои временные отношения, а здесь, напротив, себя и все временное совсем забывает и видит только одного Бога оскорбленного и свои вечные отношения расстроенными. Там он стоит за себя и человеческие правила, а здесь — за волю Божию и славу Его. Там скорбит о том, что осрамился пред людьми, а здесь о том, что постыдил себя пред Богом, до людей же и даже до целого света ему и дела нет. Затем — там скорбь безотрадная, а здесь она растворяется некоторою отрадою. Ибо там вся опора его на себе и других, и когда эта основа расстроилась, то ему некуда уже обратиться, а здесь все от Бога, Которым он не чает быть отверженным, но уповает на Него. И обыкновенные наши совестности подражают действиям совести истинной: можно сказать, что они суть тоже действия совести, только искаженной, низведенной из своего чина. Вместе с духом и она ниспала с свойственной ей высоты, из области духовной, и впала в руки и власть душевно — телесности, стала служить одним земным целям, стала, так сказать, светскою совестью, которая сильнее чувствует оскорбления человека, нежели Бога.