Путь колеса

— Я лично не могу вспомнить ни одного имени, которое в данном случае выдерживало бы сравнение…

Его голос был богат оттенками. Он заражал спокойствием и убежденностью. Но нарисованные глаза смотрели не мигая и нижняя часть лица была неприятно пуста.

— Его дверь заперта для всех, — объявил он потом. — Только старший секретарь с телеграфными сводками имеет право входить к нему. С остальными сотрудниками он беседует от двенадцати до половины второго при обходе лабораторий. От половины второго до двух профессор обедает, и потому также никого не принимает. От двух до трех в институте мертвый час. Всякая работа и всякие разговоры о колесе в этот час воспрещаются. Сотрудникам предлагается не думать о нем, чтобы лучше отдохнуть для вечерней работы. Говорить с Роденом о колесе в этот час бесполезно. В три его дверь снова закрывается…

Он снова подождал, чтобы посетитель придумал свои доводы против такого порядка работы в институте и лучше осмыслил то, что он ему скажет потом.

— Нам могут возразить, что при таком порядке до Родена не доходят многие важные идеи, с которыми являются к нему посетители. Мы это знаем. Мы идем на этот риск. Лучше планомерная безостановочная работа в однажды принятом направлении, чем случайные, может быть, блестящие идеи, которые создадут перебои в работе. Сотни людей ежедневно добиваются личной беседы с Роденом. Если дать каждому по десять минут, получится ничем не вознаградимая потеря времени. Возьмем карандаш, помножим десять на полтораста и посмотрим, сколько минут потребуется Родену, чтобы переговорить со всеми посетителями.

Он согнул в локте руку, занес ее над столом, зажал в пальцах карандаш, написал цифры и подвел итог: полторы тысячи.

— Теперь возьмем числа шестьдесят и двадцать четыре и перемножим их. Это составит тысячу четыреста сорок. Сравним оба итога. Подумаем над ними…

Он оторвал от катушки листок с цифрами и протянул его Тарту.

— Родену не хватит суток на одни разговоры! — кричал он, пока Тарт выдирал листок из его пальцев. — Ему придется говорить и говорить. Пусть он лучше работает, никем не тревожимый…

Окончив монолог, секретарь некоторое время ждал, глядя на Тарта нарисованными глазами, а затем его голова, обратным ходом, опустилась вниз, поникла над столом, и Тарту снова стала видна его рыжая шевелюра.

Это значило, что посетитель может уходить. Девяносто человек из ста именно так и делали: одни — потому что слова металлического секретаря убеждали их, другие — от сознания невозможности втолковать что-либо в его плоскую нарисованную голову.

Были люди, которые пытались обойти его сбоку и пробраться в дверь за его спиной. В таких случаях он, не подымая головы, вытягивал руки и ноги и говорил:

— Шалишь!..

Если его колотили, он хохотал, и этим приводил нападающего в ужас. Его стальное тело принимало удары, не отступая перед ними и не сотрясаясь.

Если драка затягивалась, он вставал на ноги, вытягивался в стороны, заполнял комнату во- всю ширину, выпускал из себя иглы и медленно шел, тесня посетителя к выходу. Электрические шнуры, вставленные в его спину, тянулись за ним от ящика, около которого он обычно сидел.

Были единичные посетители, которые не дрались, но и не уходили, дожидаясь продолжения во что бы то ни стало. Таких секретарь изнурял повторениями монолога. Немногие выдерживали повторение более трех раз.

Тарт прослушал монолог семь раз и добился того, что секретарь переменил программу. Он вдруг зарычал, хрипло и неистово, как рычат автоматы на электрических станциях, извещая дежурного, что масло в трансформаторе перегрелось. И тогда, в ответ на рычание, дверь за его спиной открылась и неприветливый сероглазый толстенький человек заглянул в комнату. Одной рукой он сделал Тарту знак войти, другой вынул штепсель из спины секретаря, чтобы он не вздумал вытянуть ноги при его проходе.

Комната, в которую вошел Тарт, была преддверием лаборатории. Запах химикалий доносился сюда. Ящик нераспакованной посуды стоял на полу. Периодическая система элементов украшала стену как старый трофей. Однако никаких фантастических приборов, никаких цветных жидкостей не было на столе, кроме банки с клеем и ярлычками, которые были здесь нужны для сортировки регистрационных карточек.

Металлический секретарь выполнял черную работу по отсеиванию посетителей. Толстенький секретарь обрабатывал наиболее упорных, просачивавшихся в его дверь. Все они затем возвращались назад, за исключением тех немногих, которые затевали серьезный технический разговор. Таких он передавал в следующую дверь к помощнику старшего секретаря, ибо сам ничего не понимал в химии, будучи по специальности агентом угрозыска с уклоном в психиатрию.

— У вас есть проект уничтожения колеса? — спросил он Тарта, потягиваясь. — Отвечайте без предисловий: да или нет?

Тарт кивнул головой, хотя никакого проекта у него не было. Он думал, что ему удастся оттянуть время, ссылаясь на тайну, если его начнут допрашивать вплотную. Однако секретарь не только не стал допрашивать его, но даже предупредил его, чтоб он не трудился рассказывать подробности.