Путь колеса

— Что касается литературы, — сказал молодой, когда они пошли дальше, — то это вам будет нелегко. Ваш собственный «Несчастный Айра» кончает самоубийством. И надо сказать, «Айра» вышел у вас убедительным.

— «Несчастный Айра» — мой первый роман, — отозвался Ормон с неудовольствием. — Я написал его пятнадцать лет тому назад. В то время я был безработным и был склонен к преувеличениям. Я пострадал за «Айру». Я отсидел за него шесть месяцев и давно поставил на нем крест.

— Напрасно. «Айра» — одна из лучших ваших вещей.

— Не спорю. Но сейчас я далек от этих мыслей. Жизнь изменила меня. Я стал шире. Я вижу в ней то, чего прежде не замечал.

— Это верно, что вы изменились. Остальные романы у вас в другом роде. Я слышал даже, ваши последние книги рекомендованы комитетом общественной морали?

Ормон кивнул головой и замял разговор. В вопросах его спутника была ирония, а он не выносил иронии, когда речь шла о его книгах.

— А вы зачем тут? — спросил он потом. — Тоже за материалом? Вас командировало «Солнце»?

— Нет, — ответил молодой. — Я здесь по собственной воле. Я — обыкновенный клиент «Стикса». Дело в том, что я не случайно выбрал своими литературными инициалами буквы П. П. Этими же буквами доктора обозначают мою болезнь — прогрессивный паралич.

Ормон оглядел его впалые щеки и стеклянные глаза и опустил голову.

— Не стану оспаривать ваше решение, — сказал он мягко. — Для этого я слишком плохо подготовлен. Если говорить правду, моя задача в «Стиксе» пугает меня. Что я скажу этим людям? Что я знаю о них? Когда я читаю в газетах сводки самоубийств, с фамилиями, возрастом и адресами, я всегда испытываю удивление: какие-то люди действительно не желают жить. Мне их психика непонятна. Я был бы вам очень обязан, если б вы подробно рассказали мне о себе. Может быть, вопрос стал бы для меня яснее.

Они подходили к дверям «Стикса». Ормон искательно взглянул на своего спутника.

— Могу ли я на вас рассчитывать?

— Пожалуйста, — ответил тот, усмехаясь. — Хоть мне и не очень хотелось бы служить материалом для романа, одобренного комитетом морали…

Контролер разлучил их. Он направил Ормона к главному администратору, а молодого проводил в третий класс и прицепил ему жетон № 641.

Ормон, едва отдохнув, отправился по коридорам изучать свою паству. Он начал с салона первого класса. Здесь находились фигуры первого плана, обещанные «Стиксом»: сенатор, актриса, промышленники. Не хватало ученого, потерявшего зрение.

Сенатор был старик с просветленным лицом. Он направлял разговор в группе мужчин. Он умел делать разговор занимательным. Они достигал этого простым способом. Он знал много людей с большим официальным положением, и если его слушатели, занятые своими мыслями, делались рассеянными, достаточно было назвать какое-нибудь крупное имя, чтобы они взбадривались. В обычное время Ормон счел бы его болтливым. Но матовый экран над его головой с черной точкой вблизи американского берега делал его скорее величественным. Возможно, что он показывал пример, как надлежит умирать джентльмену: с улыбкой и не теряя нити разговора.

Ормон пересел в угол, где была актриса, желавшая уйти со сцены в расцвете красоты. Он подумал, что она могла бы это сделать еще десять лет назад. При ней были провожатые, и один из них с маленьким съемочным аппаратом на груди. Ее уход переносился на пленку. Она сожгла в камине какое-то дорогое ей письмо, и так как оператор не успел снять этот момент, она повторила тот же номер с обыкновенным куском бумаги.

Промышленник, пришедший к идее самоубийства философским путем, оказался грубым человеком с приемами аукциониста. Войдя в салон, он оглядел стены, провел пальцем по карнизу и с хохотом объявил:

— А ведь бордюрчик-то срезали!..

И объяснил, что прежде тут были шелковые обои и золотой бордюр, которые конечно вывезены. Он считал это надувательством со стороны «Стикса», обещавшего клиентам всю прежнюю обстановку.

В верхнем салоне церковный проповедник ораторствовал перед группой самоубийц второго класса. Ормон подошел послушать.

Проповедник развивал собственную теорию колеса. Он говорил, что колесо послано богом не за грехи Америки, что Америка страдает лишь рикошетом, ибо колесу надо совершать полные обороты, чтобы лучше разбежаться и как следует поработать в Европе и Азии. Он кончил призывом к слушателям разойтись по домам.

— Кто верит в бога, — кричал он, — тот уйдет отсюда вместе со мной…

Он не давал аудитории уснуть. Он вырывал отдельных людей из толпы, требовал от них ответа.

— Вы верите в бога? а вы? а вы?

Большинство избегало отвечать на этот вопрос. Ормон, когда вопрос был задан ему, сказал:

— Я верю в общую гармонию.

— Это все равно, — обрадовался проповедник. — Вы на правильном пути. Мы поймем друг друга. Дайте мне вашу руку.

Ормон протянул ему руку, и проповедник пожал ее. Затем он закричал: «За мной!» и двинулся к выходу, пламенно оглядываясь на толпу и таща Ормона за собой. Только в коридоре Ормону удалось отцепиться от него и выяснить недоразумение.