Путь комет. Молодая Цветаева

Восхититься «Вечерним альбомом» сегодняшнему читателю мешает больше всего то, что он почти не узнаёт тут Цветаеву. Элегичность многих стихотворений, сентиментальность, обилие слов с уменьшительными суффиксами, все эти «деточки», «спаленки», «глазки» представляются теперь совершенно невозможными. Но юная Марина еще только нащупывала свои собственные слова и интонации. Вражда мечты и реальности, мотивы усталого разочарования, недоверие к жизни — общие места… Но в этой полудетской книге было другое — оно-то и подкупало современников. В лучших стихах сила искреннего чувства решительно прорывала пелену «литературности».

Читатель сталкивался в «Вечернем альбоме» с необычным сочетанием детскости и рано определившейся душевной зрелости; с миром человека, который немало знал уже о себе самом, успел многое перечувствовать и передумать. Собственный опыт, такой еще короткий, вовсе не казался автору незначительным, а оглядка на него — преждевременной. И вот, более трети всех стихотворений сборника — это стихи-воспоминания! Марина упоенно воскрешала в любовно выписанных подробностях «лазурный берег детства», уходивший с каждым днем все дальше, обнаруживала вкус к конкретностям ежедневной жизни — той поры, когда еще жива была ее мать, детских игр, чтения вслух любимых книжек, первых дружб и расхождений…

Это обстоятельство побудило еще одного рецензента цветаевской книги — Мариэтту Шагинян — сравнить обаяние стихов юной Цветаевой с обаянием чужих писем, дневников и записок…

«Купила “Вечерний альбом” и с умилением читала все подряд, испытывая свежесть весны», — сообщала Волошину его приятельница, вскоре подружившаяся с Мариной, поэтесса Аделаида Герцык.

Реакции характерны: психологическая подлинность более другого завоевала читателей, ощутивших в книге дыхание ранней юности…

Вслед за Сент-Бёвом Цветаева считала, что всякий лирик уже в раннем периоде творчества непременно являет себя в какой-нибудь строфе, «которая могла бы стать эпиграфом ко всему его творчеству, формулой всей его жизни».

В «Вечернем альбоме» на такую роль подходит «Молитва» — стихотворение, написанное Мариной 26 сентября 1909 года, в день, когда ей исполнилось семнадцать лет:

Христос и Бог! Я жажду чуда!
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.

Ты мудрый, Ты не скажешь строго:

— «Терпи, еще не кончен срок!»
Ты сам мне подал — слишком много!
Я жажду сразу — всех дорог!

Всего хочу: с душой цыгана

Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой;

Гадать по звездам в черной башне,

Вести детей вперед, сквозь тень…
Чтоб был легендой — день вчерашний,
Чтоб был безумьем — каждый день!

Люблю и крест, и шелк, и каски,

Моя душа мгновений след…
Ты дал мне детство — лучше сказки
И дай мне смерть — в семнадцать лет!

Какой мощный родник желаний и воли бьет в этих двадцати строках! Какая сила — яростная, сокрушающая, как бурлящий поток горной реки, срывающийся с уступов! И эта максималистская концовка: все или ничего! Юная Цветаева как бы повторяла вслед за Блоком: «Жить стоит, только предъявляя безмерные требования к жизни: все или ничего».

Обратим внимание: тема ухода из жизни не однажды возникает в первой поэтической книге Цветаевой. В разделе «Только тени» немало стихов, посвященных людям, рано ушедшим; есть здесь даже стихи о детях-самоубийцах. И тема эта не только останется в цветаевском творчестве надолго, но со временем станет важнейшим лейтмотивом ее поэзии…

Вопрос об истоке этой особенности непрост.

Похоже, что прирожденный душевный максимализм юной поэтессы сомкнулся с атмосферой времени, когда ей довелось сделать свои первые шаги в литературе. Устрашающая волна самоубийств поднялась в России в 1909 году — и не спадала вплоть до 1914 года. «Эпидемия самоубийств» — называлась передовая статья в газете «Голос Москвы» 17 марта 1910 года; «Игра со смертью» — статья в «Утре России» 3 ноября 1911-го. Два подвала в предновогодней петербургской газете «Речь» занял Корней Чуковский, свои размышления он озаглавил «Самоубийцы»; философ Лев Лопатин в статье «Игра со смертью» писал и о «позёрских самоубийствах». Федор Сологуб, отвечая на анкету «Биржевых ведомостей» в апреле 1912 года, призывал «не бояться самоубийств, ибо они являются клапаном, дающим выход слабости»; Валерий Брюсов публиковал «Оду самоубийце»…