Путь королевы

«Не такими уж надежными эти руки оказались», — невесело усмехнулась ее величество, глядя на свои ладони. Она резко развернулась, собираясь покинуть этот проклятый дом. Девушка уже занесла ногу над порогом, когда ребенок, почуяв, что от него уходит последнее спасение, расплакался с новой силой. А эльфийка уже совсем забыла о девочке. Да, то была именно девочка — последняя по линии королей прошлого.

Эйриэн замерла на пороге, опершись обеими руками о дверной косяк. Решиться было тяжело: пойти вперед, к свободе, зная, что оставила за собой еще одну маленькую смерть. Конечно, что тут такого: одной смертью больше, одной меньше. Сколько их уже на ее совести? Сколько будет еще?

Но эта малютка — такая же брошенная всем миром, как и она сама. Королева, оставшаяся без родителей, без дома, без семьи, без всего.

Эйриэн закрыла глаза, стараясь не расплакаться. Ведь свобода — пьянящая, манящая, вечная — была так близка, и теперь она ускользала, как мелкий песок из сомкнутых пальцев. Но вернуться назад, признать себя побежденной — так ли это легко, как пережить осознание чьей-то смерти по твоей милости?

Нет! Королева вернется, и она вернется победительницей.

Ее величество решительно подошла к люльке.

И тут вся решимость покинула ее — маленькое розовое человеческое создание протянуло к ней свои крошечные пухлые ручки и улыбнулось. Девушка вздохнула, аккуратно вытащила из-под младенца тряпку подлиннее и обвязала ее вокруг плеча и шеи, чтобы удобнее было нести свою ношу. Прижав ребенка к себе, положила ему на лоб ладонь и прочла успокаивающее заклинание. Мягкий свет из пальцев окутал новорожденную, и та через несколько мгновений засопела, наивно улыбаясь своим детским незамысловатым снам.

Напоследок Эйриэн сделала то, что посчитала нужным, — сняла кольца с пальцев мужчины и женщины: должно же у ее преемницы остаться хоть что-то на память о родителях.

Уже сидя на Серебрянке, эльфийка запустила огненное заклинание в лачугу, отдавая дань уважения тем, кто когда-то в ней жил. Пусть представители расы лета и хоронили своих умерших в земле, раса весны предавала их всеочищающему пламени. К тому же копать могилы у девушки не было ни времени, ни желания.

Огонь весело затрещал внутри помещения, облизывая длинными красными языками все, что могло гореть. Затем переметнулся на крышу и, поедая строение, довольно урчал, как наевшееся сытое животное. Искры стайками красных светляков улетали в пронзительно-синее небо и таяли в нем воспоминаниями об ушедших — магическое пламя не давало копоти.

Лошадь нервно перебирала с ноги на ногу под наездницей и время от времени жалобно ржала — ее пугал огромный огненный факел, в который превратился дом. Эйриэн дождалась того момента, когда от строения остались одни тлеющие головешки, погасила остатки жара движением ладони и с чувством выполненного долга отправилась в обратный путь. Он оказался легче и быстрее, чем она предполагала.

По дороге попадалось множество обозов, направляющихся в приграничный Майн, в которых ехали сердобольные селянки, жалеющие молодого лорда, спасающего крохотную сестренку от болезни. Эйриэн придумала эту легенду, чтобы избавиться от лишних и ненужных расспросов. Для пущей правдивости она натянула свой красный бархатный берет аж по самые мочки ушей и забрала под него волосы так, чтобы ни одна прядка случайно не выбилась.

Через пару боев[9] путешествия случилась первая неожиданность: королева вдруг почувствовала, что пеленки да и ее замшевый камзол вдруг ни с того ни с сего стали мокрыми. Две селянки-хохотушки, которые шли рядом, прыснули от смеха, заметив недоуменно-растерянное выражение на ее лице. Когда Эйриэн объяснила, в чем дело, она думала, что они умрут от хохота. Ей вообще казалось странным, как можно веселиться, когда вокруг творится такое. Но девушки оказались из добрых: поменяли пеленки и научили, как это делать самой. Так что в следующий раз ее величество была готова ко всякого рода неожиданностям.

Беженцы помогали кто чем мог: кто кусок хлеба отрежет, кто кружку молока парного нальет, кто ягодами свежесобранными угостит. Девушка давилась их угощениями и обещала самой себе, что никогда-никогда больше не допустит, чтобы в Эсилии был голод. Эти милые и хорошие люди должны жить в своих деревеньках и городишках, и им не придется никуда бежать от чумы и других напастей. Она клятвенно обещала себе, что впредь всегда будет предупреждать королевский совет о неурожайных годах и никогда больше не будет бренчать похабные песни на собраниях.