Он висел в воздухе. В глаз его было воткнуто что-то острое, наполнявшее все его существо неубывающей, пронзительной мукой. Стараясь унять ее, он то и дело подергивал лицом, напрягал желваки на шее. Боль не отступала, даже не притуплялась. Она желала остаться там, где была. Но странное дело — она, казалось, не мешала ему. Сознание его не было затуманено; он продолжал думать, размышлять, вовсе не отвлекаясь на телесные страдания.
Ничто не мешало и его другому глазу. Он держал его все время открытым. Немигающий глаз прозревал с того диковинного возвышения, где он сейчас находился, величавую картину. Под ним россыпью виднелись горы, долины, реки, там и сям по морям сновали цветные лоскутки — ладьи викингов. На полях же зыбились облака пыли — то шли армии христианских государей Европы с ордами степных кочевников, всегда готовых броситься в бой. Если же теперь сощурить глаза — нет, только один глаз, — особым приемом, вот эдак, — то он мог увеличить размеры фигур и предметов. Он мог по губам прочитать сказанное военачальниками, окружавшими их всадниками, внять смыслу слов, слетевших с уст византийского императора или татарского хана…
Между ним и остальным миром парили птицы. Громадные твари, которые гордо реяли, не тратя усилий на взмахи крыльев, на ненужное порхание, — лишь легкий трепет пробегал по перьям их крыл. Совсем рядом с ним оказались две птицы. Своими изысканными и пронзительными желтыми зрачками они буравили его; сверкнули, вздернулись их грозные клювы. Вороны. Они прилетают, чтобы выклевать глаза висельникам. Человек и птицы не отводили друг от друга немигающего взгляда. Потом, вдруг ударив крылами, они в тот же миг сгинули.
Шип, воткнутый в глаз. Неужто он висит только на нем? Похоже, что так. Но ведь тогда он должен был давно умереть; если человеку проколоть глаз, мозг и прибить его к дереву, он, ясное дело, умрет! Сквозь слой коры отдавалось в его голове биение животворных соков, мощный поток, который расположенные на немыслимой глубине корни посылали ветвям, раскинувшимся в заоблачной выси, — так высоко, что ни одному человеку никогда не хватит сил до него доползти.