Бруно обеими руками ухватил его за бороду.
— Но так мы ничего и не потеряем! А зная, что это здесь, и запечатав всю местность, мы должны будем только поискать.
— Мы уже искали.
— Но не под каждым камнем. А теперь мы заглянем под каждый камень в этих горах и, если понадобится, вышвырнем его в море! Эркенберт! — Бруно позвал своего дьякона, который деловито инструктировал гонцов. — Вели епископам прислать еще и кирки. И людей, чтобы ими работать.
Отпущенный императором Тассо отправился осматривать местность и проверять свои слишком редко расставленные посты. С каждым часом росли его тревога и озабоченность. По происхождению баварец, взращенный на южных виноградниках, Тассо считал ущелья и заросли кустарников, характерные для крутых и скалистых Пиренейских гор, чересчур неприятной местностью.
— Да здесь нужно не меньше тыщи человек, — бормотал он про себя. — Две тысячи. А где взять для них еду? И воду? Спокойно, Тассо. Befehl ist Befehl. Приказ есть приказ. Хельмбрехт, Зигнот, Хартмут, охраняйте эту тропу. И помните, никому не спать, пока смена не придет. Kaiserbefehl, ясно?
Он таскался по жаре, выставляя тут и там охранение. Он и не подозревал, что повсюду, в какой-нибудь четверти мили снаружи от замыкаемого кольца дозорных, прячась среди редких колючих кустов и прижимаясь к земле, как ласка, кто-то неотступно следит за каждым его шагом.
Сын пастуха, явившийся, чтобы сообщить о своих наблюдениях, ожидал увидеть нечто необычное и пугающее, но все равно чуть не подавился, когда глаза его привыкли к тусклому свету. Напротив него за грубым столом полукругом сидели люди. По крайней мере, они могли оказаться людьми. Каждый одет в длинную серую сутану, и у каждого на голове капюшон, натянутый так низко, что невозможно разглядеть лицо. Ведь если бы пастушок их увидел, он мог бы их узнать. Ни один человек не знал, кто в действительности принадлежит к perfecti, совершенным, хотя в деревнях еретиков непрестанно циркулировали слухи и домыслы: он отказался в тот день от баранины, наверно, он вообще не ест мяса, они с женой спят вместе, но разговаривают как брат и сестра, она уже три года не рожала, хотя прошлой весной отняла ребенка от груди. Любая мелочь может оказаться свидетельством посвящения в главную тайну. Однако в деревнях еретиков все старались жить как perfecti, хотя, возможно, никогда ими не были: поэтому пост или целомудрие могли свидетельствовать только об амбициях, а не о реальном положении. Человеком в капюшоне мог оказаться кто угодно.
Пастушок неуклюже преклонил колена, снова встал. Из полукруга донесся голос, но не из середины, а с краю. Видимо, нарочно выбрали человека, чей голос пастушок не мог узнать. Как бы то ни было, говорил он только шепотом.
— Что ты видел в Пигпуньенте?
Парнишка задумался.
— Я подбирался близко к скале со всех сторон, кроме восточной, где идет дорога. Ворота там разбиты, башни сожжены и большинство каменных построек разрушены. Вокруг замка рыщут люди императора, их там тучи, как блох на старой собаке.
— А что снаружи?
— Христиане поставили дозорных вокруг всей скалы, как можно ближе к основанию, окружили со всех сторон кольцом. Это здоровенные люди в доспехах, по жаре они ходят мало. Им привозят еду и воду. Я не смог понять, что они говорят друг другу, но они не спят и вроде бы не жалуются. Большую часть времени они поют свои языческие песни и гимны.
Совершенные не обратили внимания, что пастушок назвал христиан язычниками: они и сами придерживались того же мнения. Голос спрашивающего стал еще тише:
— А ты не боялся, что они могут схватить тебя?
Паренек улыбнулся.
— Люди в доспехах? Поймают меня в горах или в maquisl Нет, сударь. Если б они меня и увидели, им меня не поймать. Но они меня даже не видели.
— Ну хорошо же, тогда скажи нам вот что. Сможешь ли ты — ты и, допустим, кто-нибудь из твоих приятелей — сможете ли вы пробраться через это кольцо стражи и перелезть через стену внутрь крепости? Допустим, вместе с кем-то из нас? С горцем, но уже не таким шустрым пареньком, как ты?
На лице пастушка отразились сомнения. Если он скажет «да», попросят ли его действительно сделать это? Он не имел ни малейшего желания присоединиться к тем трупам, которые, как он видел, выносили из крепости и складывали на зеленой лужайке чуть ниже ворот. Но больше всего он хотел заслужить одобрение людей, которых все уважали и почитали.
— Их посты расставлены повсюду, и дозорные начинают стрелять, едва только лисица шелохнется в кустах. Да, я могу пробраться сквозь их посты. И, пожалуй, три-четыре моих приятеля. Человек постарше… Понимаете, шипы на кустах растут высоко, может быть, на фут или на два от земли. Я там не хожу, я ползаю на животе, но так быстро, как другие ходят. Человек покрупнее, который не может согнуться, который начнет говорить «ох, моя спина», — в это мгновение парень передразнивал своего деревенского священника, который, как и все, был еретиком, но во избежание подозрений поддерживал связь с Церковью и епископом, — он не пройдет. Его схватят.