За сотни миль южнее адмирал Георгиос и генерал Агилульф в недоумении смотрели друг на друга, получив приказ бросить все, повернуть назад, оставить в покое арабов, прекратить поиски исчезнувшего флота северян, немедленно вернуть всех, до последнего корабля и до последнего человека.
Еще немного к югу сам халиф, впервые за долгие годы лично выйдя на поле брани для служения Пророку, вел на врага самую большую армию, которую Кордова собирала с тех пор, как воинство ислама пыталось покорить Францию и прилегающие земли, но было отброшено королем Карлом, которого франки прозвали Мартель, Молот.
А Бискайский залив пересекали силы, по сравнению с остальными малочисленные, но превосходящие всех по дальнобойности и мощи своих метательных машин: флот Единого Короля Англии и Севера, стянутый с позиций, блокирующих суда Империи в устье Эльбы, и посланный на юг по слову провидца Фармана. Это были двадцать двухмачтовых катапультоносцев и с ними тридцать дракаров, наполненных нетерпеливыми и соскучившимися без дела викингами, глубоко осевшие от запасов мяса, пива и сухарей для кормежки более чем двух тысяч человек. Альфред внял грозному предостережению, увиденному Фарманом, но отказался принять командование над экспедиционными силами, сказав, что Англию нельзя оставлять без правителя, и флот плыл под водительством Гудмунда Золотого, шведского вице-короля, ранее известного (и ныне упоминаемого) в качестве Гудмунда Жадного.
И даже в Риме, даже в Византии все внимание было приковано к отдаленным границам, где римский император искал священный Грааль, чтобы завершить строительство своей империи, а Шатт аль-Ислам впервые за сто с лишним лет начал отступать.
Но сам Единый Король сидел на солнышке и, сплетя пальцы со своей ненаглядной, блаженно улыбался.
— Раскололся подчистую, — прорычал Бранд остальным королевским советникам, которые с почтительного удаления наблюдали за парочкой, сидевшей за столиком на набережной. — Так с ним всегда. Годами бегает от женщин, как будто под юбками у них змеюшник, а потом одна из них что-то с ним делает, уж не знаю что, и бац! С ним просто невозможно разговаривать. Ведет себя как пацан, который только что сходил за амбар с молочницей.
— Может быть, это не так уж плохо, — предположил Торвин. — Пусть уж лучше он будет с женщиной, чем без женщины. Кто знает, если она родит ему ребенка…
— Так, как оно идет, у них уже должна быть тройня, корабль полночи трясся…
— …а если и нет, то, может быть, король все-таки… ну, станет более серьезно относиться к своим обязанностям. А она — это она. Дочь Ивара, внучка Рагнара. Она может проследить свое происхождение от самого Вьолси и дальше — от Одина. — И Торвин указал на корабль, покачивающийся на воде в фарлонге от них. — Вон Сигурд, победивший дракона Фафнира, — ведь это его кровь течет в ее жилах. Никто не радовался больше меня, когда были убиты ее отец и его братья. Но ведь не найдется никого, кто бы так или иначе не относился к ним с уважением. Она — одна из богорожденных и происходит из семьи, любимой Одином. Может быть, это немного отвратит от короля гнев богов, которого мы опасаемся.
Совет задумался над его словами. Они в общем-то произвели впечатление на викингов, на Хагбарта, Скальд финна, да и на самого Бранда, пусть и против его воли. Квикка и Озмод молча переглядывались: они отнюдь не забыли Ивара Бескостного. И лишь у Ханда беспокойство проявилось на лице. Бранд, с его чувствительностью истинного ратоборца в вопросах чести и верности, сразу это заметил.
— Она никогда не была твоей женщиной, — произнес Бранд со всем сочувствием в голосе, на какое был способен. — Ты считаешь, что он в долгу перед тобой, потому что она была твоей ученицей?
— Нет, — ответил тот. — Я желаю им счастья, коль скоро они избрали друг друга. Но к чему все эти разговоры насчет богорожденных и крови героев? — В голосе его появилась горечь. — Да вы только взгляните на них! Кто они? Незаконный сын пирата, который большую часть своей жизни провел в лачуге из тростника. И женщина, которую имело пол-Дании. И это Единый Король и будущая Единая Королева!
Он резко поднялся и пошел вдоль людного, залитого солнцем причала. Остальные смотрели ему вслед.
— Он сказал правду, — пробормотал Хагбарт.
— Да, но ведь Шеф пробился наверх, ведь так? — возразил Квикка, сердито вспыхивающий всякий раз, когда нелицеприятно отзывались о его повелителе. — И я уверен, что она тоже просто была вынуждена делать то, что делала. Я думаю, это не менее важно, чем королевская кровь. Мы-то с Озмодом знаем: мы видели смерть стольких королей, верно, Озмод?
— Шестерых, — коротко ответил Озмод. — Это если считать короля франков, правда его убили не мы, вместо нас это сделали его собственные люди после того, как мы его расколошматили.
— Проблема в том, — сказал Торвин, — что чем больше королей вы убиваете, тем больше власти у тех, кого вы не убили.