Путь летчика

Мы постепенно набираем высоту. Вот уже тысяча метров. Мороз двадцать три градуса. Дует ровный встречный ветер. Путевая скорость незначительна. Самолет идет спокойно; отсутствует качка, опасная для нашей перегруженной машины.

Ярко сияет солнце, горизонт чист. Мне хорошо виден солнечный зайчик, который мы не должны выпускать из центра объектива солнечного компаса. В ушах непрерывно, с одинаковой слышимостью, звучат сигналы радиомаяка. Мы идем в зоне.

Через двадцать минут полета впереди показались какие-то темные пятна.

Бабушкин посмотрел в бинокль, затем наклонился ко мне и крикнул:

– Кажется, туман!

«Не страшно. Лишь бы полюс был открыт», – подумал я.

Скоро мы уже ясно различали клочья тумана. Дальше, к северу, они сгущались. Постепенно поверхность океана скрылась за сплошной дымкой. Над нами появились высокие перистые облака.

Самолет шел на высоте тысячи пятисот метров. Погода заметно портилась. Мы летели уже в прослойке облаков.

Ко мне подошел Отто Юльевич.

– Ну, как?-спросил он, показывая на облака.

– Лететь еще можно, - ответил я.

Мы решили итти вперед и только в том случае повернуть обратно, если верхние и нижние облака сомкнутся и начнется обледенение.

Прислушиваясь к ровному гулу моторов, я размечтался и мысленно уже вел на посадку свой крылатый корабль. Я и не подозревал, что в это время бортмеханики переживали очень тяжелые минуты. Морозов заметил подозрительный пар, поднимавшийся от левого среднего мотора. Он позвал Бассейна, и они вдвоем принялись осматривать мотор.

Предполагая, что в появлении пара виновна дренажная трубка, Бассейн закрыл ее конец рукой. Но пар продолжал итти.

Еще и еще раз осмотрев мотор, Морозов обнаружил, что пар просачивается снизу, из крыла. Он приложил руку к нижнему шву крыла. Рука стала влажной, и механики сразу поняли, что из радиатора вытекает незамерзающая жидкость – антифриз.

Бассейн подошел к Отто Юльевичу и, наклонившись, чтобы никто не слышал, сказал:

– Разрешите доложить, товарищ начальник. Через час, а может быть и раньше, один из моторов выйдет из строя. Повреждена магистраль – из мотора вытекает антифриз. Предстоит вынужденная посадка.

– Как посадка?

За окном сплошные облака. Как же садиться?..

Помолчав минуту, Шмидт спросил:

– А Водопьянову вы доложили?

– Нет еще, но я заранее знаю, что командир скажет: «Полетим на трех моторах».

– Я тоже думаю, что лучше лететь вперед. Если уж придется садиться, то по крайней мере как можно ближе к полюсу… Вы все-таки доложите командиру.

Бассейн подошел ко мне:

– Товарищ командир, через час, а может быть и раньше, один из моторов выйдет из строя.

Эти слова не сразу дошли до сознания, хотя Бассейн с предельной ясностью и четкостью рассказал о создавшемся положении. Мои мысли были далеко, там – на полюсе.

– Какой мотор? Почему?

– Левый средний, - ответил Бассейн.-Мотор где-то под крылом теряет антифриз. Вероятно, в радиаторе течь.

– Ты кому-нибудь говорил об этом?

– Только Отто Юльевичу.

– И что он?

– Он приказал доложить тебе.

Я немного подумал и решительно сказал:

– Полетим на трех моторах, Флегонт! Там будет видно.

– Правильно, Отто Юльевич тоже считает, что нужно итти вперед.

– Отлично! Только смотри, Флегонт, больше никому ни слова.

Во время этого разговора Отто Юльевич внимательно следил за нами. Он догадался о моем решении и, когда наши взгляды встретились, улыбнулся. В его улыбке я почувствовал одобрение.

После ухода Бассейна Отто Юльевич подошел ко мне.

– Ну, что вы решили?-спросил он.

– Полетим на трех, - ответил я начальнику. – Прислушайтесь к моторам, они ведь работают, как звери! И не кажется ли вам, что левый средний, тот, что должен через час остановиться, работает лучше всех?

Отто Юльевич с необычайной нежностью положил руку на мое плечо:

– Летите спокойно! Мы идем не всем отрядом. Можно немного рискнуть.

Когда Бассейн возвращался в левое крыло, его остановил Папанин. Он уже давно присматривался к стремительно бегавшим по самолету механикам. Ему показалось подозрительным, что они то забираются в левое крыло, то спешат к запасным бакам или за инструментами.

Взяв механика под руку, он тихо спросил:

– Слушай, браток, что случилось?

– Где?

– Да там… В крыле.

– В крыле? Ничего не случилось, - невозмутимо пожимая плечами, ответил Флегонт.

– А может все-таки скажешь?-продолжал Папанин, заглядывая в ясные глаза Бассейна.

Но он ничего не прочел в них, кроме безмятежного покоя и легкого удивления.

Я вел машину сквозь облака. Приборы поглощали все мое внимание. Изредка я прислушивался к ровной песне моторов. Ни один самый легкий диссонанс не нарушал мощной гармонии. Все четыре мотора работали безупречно.

«А что, если левый средний все-таки выйдет из строя? Неужели мы будем вынуждены опуститься?» В это не хотелось верить. Усилием воли я подавил нахлынувшую тревогу.

«Скорее бы кончились облака, тогда, на худой конец, легче будет найти удобную для посадки льдину».

Ко мне подошел Спирин. Он осмотрел все приборы, уточнил курс.

Я молча сидел у штурвала. Как-то подозрительно осмотревшись, Спирин наклонился ко мне:

– Погода-то какая, а?