Путь между

Широка улица Священного Круга, в пять боевых колесниц…

Не жалели места древние мастера, не поскупились для святыни…

Лишь перестав ощущать сопротивление чужой воли и оружия, Денхольм понял, что смертельно устал. И звериная ярость отступила. По щекам его тек пот вперемешку с кровью, руки были покрыты ссадинами, ныло все тело. А перед королем лежал истерзанный, избитый, исколотый шут, сжимавший в окаменевших руках чью-то алебарду.

Король поднял на руки своего полуживого оруженосца и огляделся.

И увидел маленькую девочку, похожую на воробушка, испуганно жмущуюся к его ноге. Знакомая девочка, они где-то встречались?

Он вскинул голову и заметил стражников, ощетинившихся мечами. Целая армия против одного человека. Против своего короля! Но слово «переговоры» так и не пришло ему в голову. И Перстень Власти остался в потайном мешочке на шее, вместе с другими оберегами. Какие могут быть переговоры с ожившими барельефами Храма Тьмы?! Какие?!

Но что происходит? Почему они смотрят поверх его головы?

Куда они все смотрят?!

Король оглянулся. И встретился взглядом с Предводителем Воров. И по изумленному вскрику понял, что узнан.

Коварна Улица Священного Круга.

Две армии в боевых порядках стоят друг напротив друга.

Две маленькие армии — для уличной войны.

И между ними — король.

Испуганная девочка.

Израненный шут.

И зачем же ты так широка, улица Священного Круга, будь ты проклята!

Нелегко стоять между армий в ожидании удара, сминающего последнее препятствие на своем пути. Нелегко стоять Между… Между законной — Светлой — армией Городской Стражи и разбойничьей — Темной — армией городских воров. Нелегко…

«Не стой, король! — словно услышал он. — Не стой столбом, уходи! Свою битву ты выиграл, дай поиграть другим».

И Денхольм увидел, как расступаются, нарушая боевой порядок, разбойничьи отряды. И пошел не колеблясь, не задумываясь о том, что отворачивается от Света, чтобы искать спасения во Тьме. Он очень медленно переставлял ноги, осторожно покачивая бесчувственного Санди. И маленькая девочка под боком подстраивалась под его шаги. Глупая, беги скорее, сейчас такое начнется! Но твердо знал: не побежит, пройдет до конца, держась за полу кафтана. И стискивал зубы, представляя опрокидывающий вихрь арбалетных стрел, бьющих в беззащитную детскую спину. Успеть! Успеть раньше, чем сдадут нервы делающих поправку на ветер. Вроде бы слуг, вроде бы своих… Но врагов, врагов!

Он успел. И хрупкая девчушка юркнула куда-то под ноги взрослым, ловко скользя среди мужицких топоров и краденых мечей. И кто-то принял его бесчувственную ношу, передавая дальше, по рукам, бережно и ласково, как ребенка. И почти сомкнулись передние ряды с самодельными щитами…

— В-а-х! — хлопнула тетива.

— Ф-а-й! — пропела стрела.

Толстая арбалетная стрела ринулась на поиски добычи, алчно вспарывая воздух. Смерть смеялась на остром наконечнике, Смерть готовилась впиться зубами в плоть и отведать горячей крови…

— Х-е-й! — ударила Смерть в открытую спину короля, стремясь пройти как можно ближе к сердцу. Чтоб насовсем. Чтоб наверняка!

Укусила… И обломала зубы.

Крепка оказалась кольчуга работы гномов Сторожевых Гор. Или, может, Йоттей властною рукой замедлил стремительный полет, выгадывая секунды и даря годы? Что толку гадать!

Удар оказался столь силен, что затрещали ребра и перехватило дыхание. Король захрипел, падая, захлебываясь собственной кровью… Крепкие руки подхватили его, передавая дальше, и смутно знакомый голос прокричал:

— Отнесите их лицедеям! Пусть отвезут как можно ближе к королевскому дворцу! Пусть спрячут понадежнее и разыщут Масхея!

А потом Денхольма коснулся яростный шквал подступающей битвы, сменившийся вдруг мерным перестуком копыт.

А потом в его сознании не осталось и этого. Ничего не осталось.

«Потерпи, братишка! — прошептал до боли родной голос. — Держись! Ты же король. И потомок Богов, между прочим».

«Не оставляй меня, брат!» — прокричал он в навалившуюся пустоту…

И вокруг него постепенно расцвело и защебетало яркое летнее утро…

Он стоял на лесной прогалине. Он стоял по колено в густой траве такого изумительного оттенка, что хотелось петь и плакать одновременно. И он был Йоркхельдом, бывшим королем Элроны…

— Здравствуй, Мастер, — усмехнулся кто-то за его спиной.

Он резко обернулся. У кромки поляны стоял парень, казавшийся взрослым не по годам, смотрел прямо и твердо, улыбаясь одними губами, и жесткие складки растекались по его лицу.

Йоркхельд улыбнулся в ответ — так, как умел он один: тепло и мягко. Обезоруживающе. И приветственно вскинул руку:

— Здравствуй и ты, малыш.

Человек у кромки поляны сухо рассмеялся:

— Малыш? Пусть. А ведь я приготовил тебе сюрприз…

И видят Всемогущие Боги, не испытал Йоркхельд ни радости, ни испуга. И даже когда на поляну выскочили сверкающие сталью чужого оружия воины, не шевельнулся и не обнажил меча.

— Пришел час платы моего долга!

Человек у кромки поляны сделал шаг, поднимая кривую саблю южных кочевников, и в глазах его заметалось звериное веселье.

«Я спас тебе жизнь!» — хотел крикнуть Йоркхельд — и не крикнул.