Путь мимо Дома. Сказка о домах и домовых

Учеба Марты в университете на экзотической специальности изменила жизнь Дома. Вместо привычного Рахманинова зазвучал Люсьер; вместо девочек-одноклассниц, шушукавшихся о своих девчачьих проблемах, стали наведываться шумные, преимущественно мужские компании, сопровождаемые даже отнюдь не Люсьером, но Рамштайном (а что Вы хотите от факультета прикладной физики?). Марфа Сергеевна удивительно легко находила общий язык с друзьями Марты, но все больше старалась проводить время в своей комнате. Веселый молодой шум – она называла его архаичным словосочетанием «вороний грай», а друзей Марты окрестила «воронятами» – утомлял ее.

Тобик тоже уставал от грая. Когда-то на его отце-тополе было воронье гнездо и тополь радовался тому, как на его глазах (а видел он листьями) формировалась воронья семья, строилось гнездо, как просто разрешались семейные споры, вылуплялись из яичек птенцы и как родители учили их летать. Иногда в полифонии дождя Тобику слышались юные вороньи голоса. Как-то раз в дождь кто-то тихонько заскребся в дверь. Марфа Сергеевна и не услышала бы, а Марта – сквозь своего Люсьера – и подавно. Но Тобик подозвал бабушку к двери; одному Дому было ведомо, как он это делал. За дверью никого не было. Хотя, стоит добавить, что ей померещилось, будто кто-то шмыгнул в приоткрытую дверь. Появилось ощущение «де жа вю» – как когда пилили старый тополь, только комочек был не бурый, а светлый. «Блондин-беженец», – улыбнулась Марфа Сергеевна. Или гость? Правда открылась через неделю, когда ей приснился странный сон. Может, он и был навеян изрядной порцией димедрола, призванной помочь ей после вечеринки, устроенной Мартой, но сон был слишком похож на правду.

Ей снилось, как сносят старый дом. Она видела огромный раскачивающийся шар (и филологический ум, не до конца нейтрализованный снотворным, параллельно вспоминал – бум? било?), под ударами которого рушились стены. Палевый комочек метался от одной полуразрушенной стены к другой. Наконец, машина, на которой был установлен шар, уехала. Начавшийся дождь прибил пыль, и блондин наконец-то решился вылезти из руин; выйти из того, что еще недавно называли домом; посмотреть на технократический пейзаж со стороны.

…На пейзаж это было мало похоже. Дождь усиливался, намереваясь перейти в грозу, и палевый пошел куда глаза глядят. Или, вернее, куда уши слышат. А уши слышали далекого Люсьера, воспевающего домашний уют и тепло. Так он оказался на пороге Дома.

Марфа Сергеевна ощутила его присутствие довольно быстро. Он вел себя как типичный домовой. Гремел на кухне кастрюлями, вызывая своим чувством ритма восторг у Марты. Прятал очки – ладно бы только диоптрийные бабушкины, так ведь он еще и на Мартины солнечные очки покусился! Правда, очки Тобик легко находил. Новосел заплетал по ночам в косицы веточки девичьего винограда на кухне. Марфа Сергеевна вместе с Тобиком их по утрам расплетала. За озорной характер бабушка прозвала его petit diable6. Именно так гувернантка-француженка когда-то называла маленькую Марфу. Вслух бабушка обращалась к палевому менее изысканно – Петя. И Петя довольно быстро освоился с новым именем, забыв, как его звали в предыдущем доме.

В одном доме не должно быть двух домовых. Однако, как говаривал уважаемый бабушкой Николай Васильевич, «ну да и где ж не бывает несообразностей?.. А все, однако же, как поразмыслишь, во всем этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, – редко, но бывают»7.

Марта, предпочитавшая западную классику, со смехом добавляла к словам Николая Васильевича: «На свете много есть такого, что нашим мудрецам не снилось»8.

Кстати, назвали Марту в честь бабушки, переиначив имя Марфа на западный манер, в результате чего получилось «Марта», посему Мартино западничество было врожденным.

Тобик тяготился Люсьером и начинал икать, заслышав Рамштайн. В комнату Марты Тобик старался заходить как можно реже – разве что Марта теряла носок или флешку в своем творческом беспорядке и ей требовалась скорая помощь. Петя же при звуках тяжелого рока подсаживался поближе к колонкам и упоенно вслушивался в деструктивные музыкальные изыски. Поэтому достаточно быстро жилищная проблема была решена – в комнате Марфы Сергеевны обосновался Тобик, а Петя облюбовал обиталище Марты. Столовая, «каминный зал», гостевая комната и библиотека были признаны общей территорией. Тобик так и не смог признать несерьезного заполошного Петю полноправным жильцом их дома, принимающим участие в его судьбе – как того требует профессиональная этика домовых; однако, вполне смирился с новым соседом и лояльно относился к его мальчишеским выходкам.

* * *