Путь мирного воина. Книга, которая меняет жизнь

К этому моменту, действие внизу, действительно, привлекло мое внимание. Зрители, с этой высоты, сливались в разноцветный узор из точек. В поле моего зрения попал подиум, в центре арены, приподнятый над полом, со знакомым синим квадратом тренировочного мата, вокруг которого рассредоточились различные гимнастические снаряды. В желудке у меня заурчало; я испытал знакомое волнение перед выступлением.

Сократ запустил руку в небольшой рюкзачок (где он его взял?) и подал мне бинокль, в тот самый момент, когда девушка-гимнаст поднялась на подиум.

Я сфокусировал свой бинокль на девушке и увидел, что она из Советского Союза. Так, значит, мы попали на международные соревнования. Пока она двигалась к неравным брусьям, до меня дошло, что я мог слышать, как она разговаривает с собой! «Акустика здесь, — подумал я, — просто фантастическая». Однако практически сразу после этой мысли, я заметил, что губы у спортсменки не двигались».

Я быстро переместил бинокль в сторону аудитории и услышал шут многих голосов; хотя зрители сидели в тишине. Тут я понял. Каким-то образом, я читал их мысли!

Я повернул бинокль обратно на гимнастку. Несмотря на языковой барьер, я понимал ее мысли: «Успокоиться… Приготовиться…» Я увидел, как она прокручивает в голове программу своего выступления.

Затем я сосредоточился на человеке из зрительного зала, каком-то парне в белой футболке, который был увлечен сексуальной фантазией при участии одной из восточногерманских спортсменок. Другой человек, наверное, тренер, был поглощен предстоящим выступлением своей подопечной. Женщина из зрительного зала тоже смотрела на нее и думала: «Красивая девушка… в прошлом году сильно травмировалась…, надеюсь, она хорошо справится».

Я обратил внимание на то, что я не улавливал слова, но ощущал понятия, иногда тихие и приглушенные, иногда ясные и отчетливые. Вот таким способом я мог «понимать» русский, немецкий или другой язык.

Я заметил еще одну вещь. Когда советская спортсменка выполняла свою программу, ее ум безмолвствовал. Когда она закончила и вернулась в свое кресло, ее ум опять зашевелился мыслями. То же происходило и с немецким гимнастом на кольцах и с американцем на перекладине. Более того, у лучших, из выступавших, были самые безмолвные умы в их моменты истины.

Одного парня из Восточной Германии отвлек шум на трибунах во время выполнения сальто на параллельных брусьях через стойку на руках. Я почувствовал, как его мысль потянулась за шумом, он подумал: «Что?…» и он смазал свой выход из сальто на стойку рук».

Как заправский телепат-вуайерист, я подглядывал в умы аудитории. «Я голоден…, мне нужно успеть к одиннадцати на самолет или плакали мои планы на Дюссельдорф… Как хочется есть!» Но как только, кто-либо из участников начинал свое выступление, умы в зрительном зале также затихали.

В первый раз я осознал, за что я так люблю гимнастику. Она давала мне благословенное отдохновение от шума в моей голове. Когда я раскачивался и делал сальто, ничего больше не существовало. Когда мое тело активно двигалось, мой ум отдыхал в мгновениях тишины.

Мысленный шум из аудитории стал раздражать меня, как раздражает громкое радио. Я опустил бинокль, позволив ему повиснуть на шее. Но ремешок -то я не накинул, и чуть было не свалился вниз, пытаясь поймать падающий, прямо на подиум, бинокль!

«Сок!» — в смятении зашептал я. Он сидел безмятежно. Я глянул вниз, чтобы увидеть последствия падения, но бинокль исчез.

«Пока ты здесь со мной, явления подчинены немного другому набору законов», — усмехнулся Сократ.

Он исчез, а меня кувырком понесло в пространстве, однако, не вниз, а вверх. У меня появилось слабое ощущение отхода от края обрыва, вниз по склону, в туман, словно в кино наоборот.

Сократ вытирал мое лицо влажной тканью. По-прежнему, привязанный к стулу, я, без сил, сполз вниз по спинке.

«Ну, как? — сказал он, — занимательное путешествие?»

«Еще бы. Как насчет того, чтобы развязать меня?»

«Еще не время», — ответил он, потянувшись к моей голове.

Я промямлил: «Нет, не надо!» В глазах сразу потемнело, взвыл ветер, уносивший меня, прочь, в пространство и время.

Я стал ветром, однако, с глазами и ушами. Я видел и слышал далеко и широко. Я дул мимо восточного побережья Индии, недалеко от Бенгальского залива, мимо уборщицы, моющей пол. В Гонг-Конге, я кружился вихрем около продавца шелковой лавки, громко торгующегося с покупателем. Я мчался по улицам Сан-Паоло, высушивая пот на телах немецких туристов, которые играли в волейбол под горячим тропическим солнцем.

Я облетел все страны, проносясь, с громом, по Китаю и Монголии, а также по огромным и богатым просторам Советского Союза. Порывом ветра я пролетел по долинам и пастбищам Австрии, холодным лезвием прошел по фьордам Норвегии. Я носил мусор по Ру Пигаль в Париже. Один раз я был смерчем в середине Техаса, а потом я стал нежным бризом, ласкающим волосы молодой девушки, обдумывающей самоубийство в Кантоне, штат Огайо.