Путь Моргана

В результате заключенные образовывали группы. Между отрядами из шести человек, способных хоть как-то объясниться друг с другом, устанавливалось нечто вроде взаимопонимания. Те, чей акцент или жаргон был никому не понятен, оказывались в изоляции. Поэтому заключенные из Глостера держались обособленно, с остальными их объединяла только ненависть к обитателям лондонского Ньюгейта, расположившимся палубой выше. Именно им доставалась львиная доля пищи и дешевого джина, поскольку они с тюремщиками понимали друг друга и, кроме того, их сплотила неприязнь к провинциалам.

Свою долю джина лондонские заключенные получали по праву, поскольку находились на своей территории и располагали большими средствами, но то, что им доставалась лучшая еда, было несправедливо.

Жизнерадостный пухлый мистер Дункан Кэмпбелл проявлял редкостную бережливость во всем, за что ему приходилось платить дополнительно сверх двадцати шести фунтов в год, которые правительство его величества выплачивало ему за каждого каторжника, а еда стоила немалых денег. В неделю на одного заключенного приходилось тратить не меньше десяти шиллингов; благодаря судам, стоявшим у берегов Темзы, в январе доход Кэмпбелла составлял триста шестьдесят фунтов в неделю, к тому же он изыскивал самые разные способы увеличить этот доход – к примеру, сам выращивал овощи и варил легкое пиво. О более простых способах получения прибыли – таких, как приписки или провокация цинготных мятежей, – не могло быть и речи: суда посещало слишком много назойливых представителей власти. Хлеб и мясо Кэмпбелл закупал в гарнизоне лондонского Тауэра – только бычьи головы и голени, только черствый хлеб – и поначалу не заботился о качестве провизии. Затем в дело вмешался мистер Джон Ховард, и вскоре заключенных стали кормить гораздо лучше. Но несмотря на все досадные запреты и ограничения, а также тщательно подобранных надзирателей числом около ста человек, мистер Кэмпбелл ухитрялся получать не меньше ста пятидесяти фунтов прибыли в неделю. Ему же принадлежало одно судно в Плимуте, «Дюнкерк», и два в Портсмуте – «Удачливый» и «Твердыня». Общий барыш, приносимый этим предприятием, достигал трехсот фунтов в неделю; помимо того, Кэмпбелл принимал участие в запутанных махинациях, связанных с поставками припасов для предстоящей экспедиции в Ботани-Бей.

Высота помещений на самой нижней палубе «Цереры» не превышала шести футов, а это означало, что голова Ричарда находилась на расстоянии полудюйма от потолка, а Айку Роджерсу не удавалось даже выпрямиться во весь рост. Потолочные балки располагались на фут ниже, расстояние между ними составляло шесть футов. По этой причине любая ходьба превращалась в пародию на шествие монахов: заключенные передвигались семенящей походкой, через каждые два шага почтительно наклоняя головы.

Бристольцы давно притерпелись к вони, которую ветер заносил в зарешеченные окна, гуляя по промозглому помещению с красными стенами, простирающемуся от переборки под фок-мачтой до кормовой переборки. В целом помещение имело в ширину сорок, а в длину – сто футов. Вдоль внешней стены, то есть обшивки судна, располагались дощатые нары высотой с обычный стол, на которых заключенные рассаживались, как на скамьях. Видимо, те же нары служили и кроватями, поскольку кое-где заключенные лежали на них – или отдыхая, или мучаясь в горячке. Еще один настил шириной в шесть футов также служил ложем. Посреди комнаты тянулся третий ряд нар шириной также в шесть футов. В этом помещении с кричаще-красными стенами обитало восемьдесят мужчин. Как только в комнату втолкнули дюжину вновь прибывших, все разговоры смолкли, головы повернулись к двери.

– Вы откуда? – спросил один из мужчин, сидящий близ двери.

– Из глостерской тюрьмы, – ответил Уилл Коннелли.

Незнакомец поднялся. Он был невысок ростом и проходил под балками не нагибаясь, телосложением напоминал не карлика, а скорее жокея, лицо у него было как у человека, который почти всю жизнь провел среди лошадей – морщинистое, жесткое, удлиненное книзу. На вид ему можно было дать и сорок лет, и все шестьдесят.

– Как жизнь? – осведомился он тоном утверждения, а не вопроса, приближаясь к новичкам и протягивая им маленькую ладонь. – Я Уильям Стенли из Синда, это близ Девайзеса в Сомерсете. Но судили меня в Уилтшире.

– Почти все мы слышали про Синд, – с усмешкой отозвался Коннелли и представил своих товарищей, а затем со вздохом поставил сундук на пол. – Ну, и что дальше, Уильям Стенли из Синда?

– Проходите. Должно быть, Сайкс уже успел пощупать вас? Ему это по душе – он не прочь, так сказать, поближе познакомиться с подопечными. Деньги есть? Или он нашел их?

– У нас нет денег, – объяснил Коннелли, уселся на скамью и поморщился от боли. – Чертов Сайкс! Что еще скажешь?