Путь Мури

– Натаскался я по белу свету, – сглотнув невесть как появившуюся слюну, принялся отчитываться Витас Сенчявичус. – Поначалу Аргентина. А оттуда махнули в Малайзию. После Гонконг, и сразу – Красное море. Ну и натаскался я. В глазах рябит. Бахрейн и Арабские Эмираты. По всей планете ползал – и всего-то год и прошел, а уж так ползал! И туда и сюда…

Солнце совсем уничтожало Витаса Сенчявичуса. Куры сонно квохтали за свинарником. Вергилиус ворочался в будке. Кот бичевал хвостом ни в чем не повинный березовый корень. Дух-патриарх затаил дыхание. Все провинциальные духи затаили дыхание. Мыши и крысы затихли, даже поросенок перестал жевать.

– Сам виноват, – сказала Марта.

– Значит – нет, – понял Витас Сенчявичус, выплевывая травинку.

– Значит – нет, – сказала вредная Марта. – Нет, нет и нет, – решительно замотала она головой. – Не нужен мне бессовестный шатун, перекати-поле, бродяга, которого всякий раз тянет в какое-то там Рио, в какую-то там Аргентину.

– Значит – нет, – отрезал моряк, глотая слюну и не сводя взгляда с могучего лона.

– Возвращайся в свою долгожданную Клайпеду! Хоть пешком ступай. Хоть катись на автобусе, хоть садись в поезд, – сказала Марта. – Тебе же все время куда-то надо бежать. Ты ведь ни на день нигде не остановишься.

Новая вечность минула после этих слов. Затем, повесив на плечо сумку, Витас Сенчявичус отвернулся от женщины, ворот, забора и колодезного журавля и зашагал в обратном направлении, и летняя пыль послушно зашагала за ним.

Впрочем, хозяйка не успела доплестись до крыльца. И не успела поднести к глазам фартук, скрывая от животных и духов отчаяние. Витас Сенчявичус уже был возле нее. Он дышал за ее спиной. Видно, давно он так быстро не бегал – далекий отсюда мерин, возле которого путник внезапно остановился, прежде чем побежать обратно, в удивленном ржании показал все свои отвратительные зубы. А Витас Сенчявичус уже положил богатырше на плечи руки. И пыль, прибежавшая следом за ним к воротам, радостно, словно преданная собака, улеглась на прежнем месте. Вергилиус разинул от удивления пасть.

– Пиджак-то я свой забыл, – сказал Витас Сенчявичус, поворачивая к себе красавицу Марту. – Надо же так. Опять забыл я у тебя свой трижды проклятый пиджак!..

Уже после того, как была истоплена баня, исхлестаны веники, выпито домашнее пиво, мужчина и женщина, утомившись от банного жара, сидели рядышком, подставив вечернему солнцу голые животы. А Мури засобирался. Попружинив на лапах, облизав гладкую шерсть, кот сделал прощальный круг по двору. Впрочем, люди не обращали на него никакого внимания.

– Даю тебе клятву, Марта, что с этой поры не покину твой хутор, – торжественно объявил Витас Сенчявичус, не в силах больше оторвать глаз от сдобных белых грудей своей возлюбленной. – Клянусь, что навсегда успокоюсь и уже не сделаю шагу отсюда, разве что только на ближайшую ярмарку!..

– Клянись не клянись, Сенчявичус, – смеясь, отвечала Венера, – а твоя песенка спета. Больше не бродить тебе по дорогам. Не обнимать в кабаках своих дешевых подружек… Вот-вот уже подоспеет сенокос, а к осени и боров окончательно покроется жиром. Кто, кроме тебя, справится со свиньей? Кто будет палить и разделывать тушу?

– Да! Славных мы наделаем окороков, – поддакнул ей Витас Сенчявичус, весь, до последнего волоска, светясь от вечернего солнца. – А там поставим еще две бочки в подвале с чудесным пивком.

– Ставь, ставь, Витас! – сказала дождавшаяся невеста. – От меня ты уже никуда не сбежишь…

– Я ухожу, – объявил кот медитирующему духу.

Свесившийся из ветвей Патриарх нисколько не удивился:

– Скатертью дорога! Желаю тебе добраться до цели так же благополучно, как до нее добрался моряк.

– Это совсем не то, к чему я должен стремиться, – отрезал кот.

– Ну-ну. Не все дороги так прямы, как твоя, – заметил хозяин двора. – Некоторые пути водят-водят да и приводят обратно. Кроме того, у людей свои странности. Будь к ним снисходителен… Эй, куда ты так поспешил?