Путь на Балканы (СИ)

— Ой, там дело совсем запутанное, да давнее. Батюшка-то наш, в прежние времена женат был, да только прибрал Господь и жену его, и детушек, только то давно было. Так он бобылем и жил, думал даже в монастырь уйти. Совсем было ушел, да случился мор. Тут тетка Лукерья и померла, а Митька — сын ее — сиротой остался. Вот он и взял его к себе, заместо своих. Приход ему он, конечно, не передаст, для того к духовному сословию принадлежать надобно, а Митька — сын крестьянский. Но грамоте он его обучил, да обещал денег на первое обзаведение дать. И вот случился же такой грех, попал на него жребий! А он только женился…

— И что с того, я-то тут, каким боком?

— Ой, Димочка, до чего же ты бестолковый! Ты Митька и он Митька, ты Будищев и он Будищев, у нас в деревне все такие, понял?

— Офигеть! Поп ваш совсем уж берега попутал. Хотя, подожди, видел я этого Митьку, мы же с ним совсем не похожи…

— А кому это интересно, схожи вы или нет? Как в бумагах написано, так и будет. Кабы ты местный был, али ремесло какое дельное знал, может, за тебя бы мир и заступился. А так кому ты нужен? Разве мне, и то на пару ночей…

— Вот, блин!

— Ты чего удумал?

— Ничего, валить надо!

— Ну, так не прямо же сейчас? — Озабочено спросила Дарья и прильнула к нему всем телом.

— Часок погожу, — усмехнулся Дмитрий и, обхватив женщину руками, уложил её на себя.

— Хоть час — да мой!

— Да и куда тебе бежать без пачпорта, — промурлыкала она, едва отдышавшись после приступа страсти. — Крестьянского труда ты не знаешь, ремесла тоже. Тебе одна дорога — в солдаты. Разве только барыньку какую найдешь или купчиху вдовую и будешь ее ублажать. Тогда прокормишься, а так…

— Да, дожил, в альфонсы меня еще не записывали!

— Куда?

— Да ладно, не бери в голову. Я, когда в больнице попа вашего со старостой слушал, так подумал, что они меня хотят в наследники вашего барина записать. Дескать, единственный сын его, и все такое…

— Ох, уморил, — засмеялась молодуха, — да где ты такое видел, чтобы ублюдков в благородные записывали? Коли так, так у нас в деревне, да ещё в Климовке с Мякишами от таких дворян не протолкнуться! Да и есть у него дети, у Блудова-то…

— Ну, да, упорол косяк, вижу.

— Что, не хочешь на службу?

— Да как тебе сказать, — задумался Дмитрий, — я там, у себя, короче, где жил раньше, года не прошло, как дембельнулся.

— Чудной ты, и говоришь не понятно.

Армейская жизнь оказалась совершенно не похожа на то, что себе воображали молодые люди, прежде чем записались в армию. Множество ограничений, бесконечная муштра, неудобная форма и необходимость постоянно козырять всякому, кто по званию выше тебя, чрезвычайно осложняли жизнь двум приятелям — вольнопёрам. Впрочем, Алексею Лиховцеву и Николаю Штерну весьма помогало осознание правоты дела, за которое они выступили, записавшись в армию. К тому же, Николаша, как скоро его стали называть все товарищи вольноопределяющиеся, обладал крайне легким характером и совершенно не убиваемым жизнелюбием, так что он и сам быстро вписался в полковую жизнь и умел поддержать друга. По своему положению, они вполне могли проживать на частных квартирах в городе, однако Лиховцев не мог позволить себе подобных трат, а Штерн не захотел оставлять его одного. Поэтому жизнь они вели казарменную и вскоре достаточно близко узнали изнанку "доблестной русской армии". Многие офицеры были людьми крайне ограниченными и не интересовались в жизни ничем, кроме карт, водки и гарнизонных сплетен. На необходимость командования солдатами они смотрели как на неизбежное зло, с которым приходится мириться. Делами службы господа-офицеры себя почти не утруждали, а потому заправляли всем в казармах унтера. Причем, иногда казалось, что главной заботой этих тиранов, словно вышедших из-под пера Салтыкова-Щедрина было сделать бытие своих подчинённых совершенно невыносимым. Особенно страдали от их придирок новобранцы. Вчерашние крестьяне, непривыкшие к строгостям военной жизни, они постоянно попадали впросак и нарушали то одно, то другое требование устава, а то и просто неписаное правило, за что тут же получали взыскание. Причем, всякое дисциплинарное наказание сопровождалось мордобоем и наоборот.