Путь на Балканы (СИ)

— Смотри, паря, — хмуро сказал унтер, когда они дошли до плаца, — язык у тебя острый, а мысли где сказать, а где и промолчать надобно, как я погляжу, и вовсе нет. Потому говорю прямо: С офицерами не умничай, целее морда будет! Что у поручика на уме я не знаю, но может его нелегкая и сюда принесет. Так что стой смирно, а отвечай либо "так точно" либо "не могу знать". Может и пронесет. И помни, то что ты Хитрову ребра пересчитал, и тебе это покуда с рук сошло, еще ничего не значит. Офицер не ефрейтор, он глазом моргнет, как небо с овчинку покажется!

Вольноопределяющиеся сегодня целый день наблюдали за странным новобранцем и иногда покатывались со смеху, как давеча на молитве. Его ловкий ответ Венегеру и вовсе привел приятелей в бурный восторг, однако назначенное поручиком наказание заставило их забеспокоиться. Дело в том, что старший офицер роты редко рукоприкладствовал при свидетелях, однако вполне мог избить стоящего под ружьем солдата один на один. Во всяком случае, однажды такое случилось.

— Кажется, нашему посланцу грядущего может прийтись не сладко, — шепнул товарищу на ухо Николаша.

— Какая дикость, — скрипнул зубами Алексей, всегда близко к сердцу воспринимавший подобные инциденты.

— Подожди, кажется, у меня есть идея, — отозвался приятель и поднял вверх руку. — Господин ефрейтор, разрешите выйти?

Хитров подозрительно посмотрел на вольнопера, однако связываться с барчуком, имевшим почти приятельские отношения с командиром роты, не стал.

— Дозволяю, — сухо бросил ефрейтор и продолжил занятия.

Штерн же, выйдя из класса, бросился на поиски поручика и вскоре нашел его идущим к плацу.

— В чем дело гядовой? — строго вскинулся тот, но узнав Николашу тут же сбавил тон, — ах это вы, у вас какое-нибудь дело?

— Так точно, ваше благородие, — четко отрапортовал вольнопер и, подойдя поближе к офицеру, принялся ему что-то втолковывать.

— Вот, как? — удивленно выслушал его Венегер, — пгямо тайны мадгидского двога!

Штерн в ответ только развел руки, дескать, что есть — то есть. Поручик же еще на минуту задумался, а потом уточнил:

— Ггаф Блудов?

— Никак нет, просто Блудов, — тут же отозвался Николаша, — младшая ветвь.

— Ну, хогошо, — сдался офицер и сожалением потер ладонью о кулак, — пегедайте унтегу, что я отменяю свой пгиказ. Полагаю, часа будет вполне достаточно.

— Слушаю, — вытянулся тот в ответ, — разрешите выполнять?

— Валяйте.

Полковые швальни старались изо всех сил и на третий день после примерки мундиры и прочая амуниция были готовы. Когда призванные на военную службу новобранцы были, наконец, обмундированы и, как выразился подполковник Гарбуз, приведены в божеский вид, их было не стыдно предъявить на смотре.

Ради такого торжественного события в полк прибыло местное начальство во главе со здешним городским головой Николаем Дмитриевичем Живущим и протоиереем Иосифом Ширяевым. Отцы города с удовольствием наблюдали за бравыми военными и выразили всеобщее мнение, что такие молодцы, разобьют всех супостатов в пух и прах, поддержав славу русского оружия. Потом должен был парад, но прежде рядового Будищева привели к присяге. Как оказалось, его тезка не успел сделать это из-за болезни, что нашло отражение в соответствующих документах.

— Хочу и должен…, - как эхо повторял Дмитрий слова воинской клятвы, введенной когда-то еще Петром Великим, — …верно и нелицемерно… не щадя живота…

Было уже довольно холодно, но в мундире и с теплым набрюшником под шинелью, солдаты почти не чувствовали мороза. К тому же, в такие торжественные дни к обычному рациону полагалась чарка водки, в чаянии которой многие готовы были и не такие жертвы. Когда присяга была окончена, протоиерей выступил перед строем с прочувствованной речью:

— Благородные представители славного русского воинства! Господь Сил да благословить ваш путь, в который зовет вас святая воля Царская! Это путь высокосвященный, на нем по преимуществу возрастает и достигает полного расцвета святая любовь, полагающая душу за друзи своя…[11]

Будищев не слишком прислушивался к тому, что говорил священник. Накануне, ему, наконец, удалось-таки избавиться от порядком надоевшей бородки и побриться. Дело это оказалось не самым простым. Безопасных бритв, одноразовых станков или чего-нибудь подобного, не существовало еще в природе, а похожая на маленький тесак опасная бритва, мало того, что стоила совершенно безумных для солдата-новобранца денег, так ей еще надо было уметь пользоваться. Можно было, конечно, обратится к цирюльнику Федоту Скокову — такому же солдату, находившемуся в подчинении у ротного фельдшера. Но последний брал за такого рода услуги не менее как полкопейки за раз, а взять их было неоткуда. Выручили, как ни странно, вольноперы Штерн и Лиховцев, с которыми у него постепенно установились почти приятельские отношения. Хотя сами они, подражая опытным солдатам, отпустили небольшие бороды, бритвенные принадлежности у них были, равно как и опыт обращения последними. Ловко убрав щетину с его щек и подбородка, Николаша цокнул языком.

— Ну чем не Граф?