Путь на Балканы

— Но-но! — прикрикнул Линдфорс на разговорившегося подчиненного. — Ты, Будищев, говори, да не заговаривайся!

— Как прикажете, ваше благородие, а только сделайте милость, посмотрите в вашей книжке, что по-ихнему означает «пся крев» и «холера»?[84]

— Но это, кажется, по-польски? — недоуменно воскликнул офицер.

— Вот-вот, и именно так он меня материл, когда у него изо рта кляп выпал. Поляк это, господа!

— Я вам ничего не скажу! — вдруг выпалил пленный, понявший, что его маскарад раскрыт, и с презрением добавил: — Москальски свиньи!

— Подумать только, на языке Пушкина! — ухмыльнулся Будищев. — Вот видите, господин подпоручик, когда к человеку по-доброму, то и он в ответ со всей душой.

Договорив это, Дмитрий подошел к пленнику и без тени улыбки в голосе прошептал на ухо:

— Слушай сюда, пшек! Или ты сейчас максимально подробно и честно расскажешь его высокоблагородию все, что знаешь, и останешься целым, или я тебе лично глаз на жопу натяну, и тогда ты все равно нам все расскажешь, только до конца жизни под себя кровью ходить будешь! Ты меня понял?

— Я скорее умру…

— Отрежу яйца и заставлю сожрать! — посулил ему унтер и коротко, без замаха, ударил под дых, на корню пресекая неконструктивные разговоры.

Согнувшийся от боли поляк с трудом удержался на ногах, а встретившись глазами с Будищевым, вдруг понял, что все это не дурная шутка и не пустая угроза. Этот страшный унтер вполне может привести в исполнение свою угрозу, и ни его начальство, ни обычаи войны не смогут ему помешать.

— Ну, хорошо, я все скажу, — сдался он и затравленно посмотрел на окруживших его русских.

— Я же говорил, к людям надо по-доброму, — отпустил пленника Будищев и устало отошел прочь.

Все произошло настолько быстро, что остолбеневшие офицеры даже не попытались вмешаться, хотя метод подобного экспресс-допроса им вряд ли пришелся по вкусу. С другой стороны, его эффективность оказалась настолько явственной, что наказывать унтера, явно превысившего свои полномочия, было не с руки. Между тем испуганный и разозлившийся на свою слабость поляк начал выкрикивать показания пополам с угрозами, так что начальству скоро стало не до того.

— Командует отрядом сам генерал Асаф! Вас всех убьют! У нас восемь таборов пехоты и двенадцать орудий! Вы не выдержите такого удара! А скоро подойдут еще войска! Вы все умрете! А совсем рядом еще целый корпус или, как говорят турки, — орда!

— Их орда, а нас — рать! — невозмутимо буркнул в ответ унтер, так что многие офицеры, услышав его, начали давить смешки.

Когда Линдфорс и его подчиненные вернулись к выделенной им позиции, уже светало. Гаршин встретил подпоручика докладом, что все благополучно, но тот, не дослушав его, махнул рукой и пошел дальше.

— Что это с ним? — удивленно спросил Всеволод у Дмитрия. — Он так посмотрел на тебя…

— Не выспался, должно, — зевнул Будищев. — Я бы и сам покемарил чутка, если вы все сделали.

— О чем ты?

— Окопы выкопали?

— Да, то есть почти.

— Что значит почти?

— Ну, твои выкопали полностью, а…

— А твои нет! — закончил за него Дмитрий.

— Но была ночь, а люди устали! К тому же никто кроме нас вообще ничего не копал…

— Я не могу спасти всех, — устало отозвался унтер-офицер. — Я могу попытаться помочь своим людям, а вот ты свой шанс упустил. Ладно, Сева, бог тебе судья. Я тут посижу малеха, может, задремлю… пока турки в атаку не пойдут, меня не будить, не кантовать и вообще не трогать. При пожаре выносить в первую очередь, но опять же, бережно, чтобы не побеспокоить!

Увы, отдохнуть уставшим в ночном поиске солдатам не удалось. Едва стало всходить солнце, в османском лагере запели трубы, загремели барабаны, и пробудившиеся ото сна аскеры начали готовиться к наступлению. Впрочем, расстояние от их лагеря было не близким, и когда они наконец накопились для атаки, было около девяти утра. Как выяснилось, генерал Асаф не был склонен к разного рода замысловатым перестроениям и другим маневрам, предпочитая один и тот же вид боя — фронтальную атаку. Однако на сей раз утреннее солнце било русским в глаза, и он справедливо рассчитывал на успех своего предприятия.

Турецкая пехота шла в бой плотными цепями, тяжело ступая под барабанный бой на холодную землю. Следом за ними катили свои пушки турецкие артиллеристы, или как их еще называли — «топчи». Они уже знали, что у гяуров всего два орудия и две митральезы, а потому были уверены в исходе дуэли и бодро двигались вперед.

К несчастью для них, их русские коллеги хорошо знали свое дело и еще вчера успели засечь все необходимы ориентиры и пристрелять окрестную территорию. К тому же они находились на возвышенности и в связи с этим имели некоторое преимущество в дальности. К сожалению, в боекомплекте четырехфунтовок не было новейших шрапнелей, которыми можно было заставить умыться кровью густые турецкие цепи, но для контрбатарейной борьбы довольно было и гранат.