Путь на Балканы

Дмитрий в ответ лишь тщательно прицелился и, затаив дыхание, спустил курок. Сухо щелкнул выстрел, и турецкий командующий покачнулся и сполз с седла наземь.

— Ура! — закричал подпоручик и выбежал вперед, размахивая «Смит-Вессоном».

— Ура! — взмахнул саблей Тиньков, и его клич подхватили солдаты.

Бросившись вперед, они в мгновение ока добежали до противника, и бой тут же превратился в свалку. Стрельба почти прекратилась, и в дело пошли штыки, приклады, сабли, а кое-где и кулаки. Понесшие большие потери турки не смогли выдержать этот натиск и подались назад. Русские продолжали теснить их с удвоенной силой, и вскоре отступление османов превратилось в бегство.

Командир Нежинского полка был довольно грузен и не мог поспеть за своими солдатами. Тем не менее он целеустремленно пёр вперед, время от времени криками подгоняя отставших. Остановившись в двух шагах от лежавшего на земле паши, он принялся осматривать раскинувшееся перед ним поле боя, выискивая глазами офицеров. Неожиданно его взгляд встретился с револьверным дулом. Турецкий военачальник, которого все сочли убитым, целился в него и был готов спустить курок. Самое ужасное было в том, что в горячке боя никто не видел угрожавшую полковнику опасность и не мог прийти ему на помощь. Как бы ни тяжело был ранен паша, промахнуться, стреляя почти в упор, он не мог. Смотреть в лицо неминуемой смерти было невыносимо, но Тиньков не мог ни зажмуриться, ни отвести глаза в сторону. Затаив дыхание, он ждал развязки и, когда наконец грянул выстрел, почувствовал почти что облегчение. Пуля пролетела так близко, что он почувствовал легкое дуновение ветра. «Неужели не попал?» — изумленно подумал он, но, приглядевшись внимательнее, увидел, что кто-то метким выстрелом выбил у турка оружие, сохранив тем самым жизнь полковнику.

Растерянно оглянувшись, Тиньков увидел своего спасителя. Рослый солдат, со щегольскими усиками, ловко перезарядил винтовку турецкого образца и, подойдя к турку, внимательно на него посмотрел.

— Вот же паскуда, — покачал он головой. — Считай, одной ногой на том свете, а туда же!

— Спасибо, братец, век не забуду! — горячо поблагодарил Тиньков солдата, когда к нему вернулся дар речи.

— Не за что, ваше высокоблагородие, — пожал плечами тот, оставив офицера в немалом изумлении. — Я его специально только ранил, хотел в плен взять, а оно видите, как обернулось.

— Ты кто таков?

— Сто тридцать восьмого Болховского полка рядовой Будищев, — отрапортовал солдат, видимо сообразивший, что спасение спасением, а субординацию забывать не след.

— Какой роты?

— Охотничьей команды, ваше высокоблагородие!

— Получишь крест! — махнул рукой офицер.

— Покорнейше благодарю! — гаркнул Дмитрий в ответ и поспешил вперед.

Полковник же, потеряв интерес к странному солдату, вернулся к паше и внимательно посмотрел на него. Первая пуля пробила турку предплечье, а вторая раздробила руку, державшую револьвер. Тем не менее он был еще жив и с ненавистью смотрел на окруживших его русских.

— Кто вы такой? — по-французски спросил его Тиньков.

— Когда я был жив, — прошептал тот в ответ, — меня звали Азиз-паша.

— Да ты погоди хоронить-то себя, — перешел на русский полковник, — может, еще и выходим. Чай, не каждый день генералы в плен попадают.

С отступлением главных сил противника бой не закончился. Около полусотни аскеров засели в небольшой балке, вытянувшейся вдоль дороги, ведущей на Рущук, и продолжали упорно отстреливаться. Собравший свою роту поручик Михай сначала попытался вести с ними перестрелку, но затем, поняв, что та не причиняет особого вреда туркам, скомандовал:

— В штыки!

Несмотря на крайнее утомление после долгого марша под палящим солнцем и ожесточенного боя, солдаты дружно кинулись вперед и в яростной схватке перебили всех турок, однако и сами понесли тяжелые потери.

Хотя Езерджи и был занят, генерал Тихменев, получивший известия о том, что у противника между Езерджи и Разградом имеется не менее восемнадцати таборов пехоты, принял решение вернуться в свой бивуак.

— Федька! Федька, ты где? — высокий солдат метался от одной повозки к другой, пытаясь в наступающих сумерках разглядеть лица раненых.

— Какого тебе Федьку, анцыбал?[52] — ругнулся на него ездовой.

— Шматова, — с надеждой в голосе отозвался Будищев. — Не видал?

— Чудак-человек, на ём что написано, что он Шматов?

— Маленький такой, из охотничьей команды.

— Нет, не видал, много их тут таких.

Отчаявшись найти приятеля, Дмитрий отошел в сторону и на минуту задумался.

— Чего встал, малахольный? — снова подал голос ездовой, телега которого уже была полна ранеными. — Дай проехать!

Будищев хотел было выругаться в ответ, но вместо этого решительно пошагал в сторону.