Путь на Балканы

Сняв с пояса флягу, сделанную еще во время стоянки в Бердичеве, он энергично встряхнул ее содержимое и, открыв пробку, понюхал. Нос Онищенко тут же пришел в движение, в глазах родилось понимание, и низший служитель Гиппократа неуверенно протянул руку.

— Нукася…

Взяв в руки протянутую ему бутыль, санитар неуверенно приложил горлышко к губам, и живительная влага факельным шествием прошла по ссохшемуся горлу. Впрочем, насладиться в полной мере Будищев ему не дал, тут же отобрав емкость.

— Помогло? — насмешливо спросил он солдата.

— Спаси тебя Христос, — закивал тот, — вроде попустило!

— Ну, вот и хорошо, а теперь бери растопку и неси, а то заругают!

Онищенко, вздохнув, взялся за щепу, но тут же охнул и схватился за сердце.

— Ох!

— Что случилось?

— Ох, худо мне, инх… инхлюэнца проклятая, дай-ка еще снадобья своего, сделай милость…

— Это можно, — сочувственно глядя ему в глаза, покивал Дмитрий, — у меня этого гуталину просто завались!

— Какого гуталину? — испугался санитар.

— Виноградного, — охотно пояснил ему Будищев, — только вот, если хочешь еще получить, надо кое-что сделать.

— Чего сделать? — недоверчиво спросил Онищенко, но вожделенная фляга была совсем рядом, и измученный похмельем нестроевой, не имея сил сопротивляться, покорно выслушал, что ему прошептал Будищев.

— Хорошо, сделаю, — отвечал тот, уяснив, что от него требуется, — подожди малость.

— А что это ты, братец, тут делаешь? — раздался за спиной Дмитрия чей-то голос.

Обернувшись, солдат увидел старшего полкового врача Гиршовского и вытянулся во фрунт.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие!

— Здравствуй, — кивнул ему доктор, — так, что?

— Зашел проведать раненого товарища!

— И, очевидно, у Онищенко ты спрашивал, как его найти?

— Так точно!

— Ну-ну, и как же зовут твоего товарища, из какой он роты?

— Рядовой охотничьей команды Шматов, ваше высокоблагородие!

— Погоди-ка, это ведь ты его с поля боя принес?

— Так точно!

— Значит, ты и есть тот солдат, который все делает крайне ловко. И стреляет, и накладывает перевязки, и добывает разные интересные вещи во время поисков. Не так ли?

— О чем это вы?

— Не тушуйся, братец, — улыбнулся Гиршовский, — просто твой командир никогда прежде не проявлял ни малейшей практичности, ни тем паче меркантильности, так что догадаться, что он лишь посредник, причем не из лучших, было совсем не трудно.

— Не понимаю, — сделал морду кирпичом Дмитрий.

— Это бывает, — покачал головой врач, — просто Линдфорс еще какое-то время побудет в лазарете, а если тебе попадется какая-нибудь интересная вещица… ты ведь знаешь, где меня найти?

— Знаю.

— Ну, вот и чудненько, кстати, а приятеля тебе повидать не удастся, всех тяжелораненых обозом отправили в госпиталь.

— Когда?

— Еще вчера. Тебе разве Онищенко не сказал?

— Нет…

— Зря ты с ним связался, совершенно пустой человек. Давеча украл изрядную бутыль спирта и весь выпил, мерзавец эдакий! Давно бы его под суд отдал, да жалко.

Подосадовав, что не удалось увидеться с Федькой, Дмитрий дождался расхитителя медицинского имущества, принесшего ему увесистый сверток гипса и целый ворох бинтов в придачу.

— Держи, — протянул он Онищенко бутыль.

— Благодарствую, — отвечал тот, блаженно улыбаясь, — если чего понадобится, так только скажи, меня тут каждая собака знает.

Получив материал для изготовления формы, Будищев взялся за дело, и вскоре пулелейка была почти готова. Нужно было дождаться лишь, когда гипс затвердеет, и можно будет заливать в нее свинец.

В это время в расположении полка появилось несколько не то болгар, не то цыган. Местные и раньше приходили, особенно если нуждались в помощи или хотели что-нибудь продать, но эти оказались музыкантами. Их было трое: седой старик, игравший на странном подобии скрипки, которую он, однако, упирал не в плечо, а в бок, мальчишка с бубном и молодая простоволосая девушка, певшая под их аккомпанемент.

У солдат обычно мало развлечений, поэтому все свободные от службы тут же окружили место представления и с удовольствием смотрели на музыкантов. Правда, платить солдатам было нечем, но артисты были рады и сухарям. Впрочем, среди привлеченных музыкой было и несколько офицеров, так что совсем без денег музыканты не остались. Пришли посмотреть на представление и вольноопределяющиеся из роты Гаупта.

Надо сказать, что пела девушка весьма недурно, так что молодые люди слушали ее не отрываясь. К тому же певица была очень хороша той особенной южной красотой, какую нередко можно встретить на Балканах. Волосы ее были иссиня-чёрными, кожа несколько смуглой, но весьма приятного оттенка, плюс к тому красиво очерченные чувственные губы и совершенно бездонные глаза. Иногда во время пения она делала несколько танцевальных па, вызывая бурный восторг у своих зрителей. Особенно хороша у нее была высоко поднятая грудь, прекрасную форму которой безуспешно пыталась скрыть вышитая рубашка из грубого полотна и несколько ожерелий из блестящих монет, позвякивающих в такт ее движениям.