Путь на эшафот

Томас кончил читать и положил листок со стихотворением в карман. Лицо его раскраснелось – ему нравилось его стихотворение.

У него есть его поэзия, а что есть у меня? – думала Анна. Да, мы все понемногу пишем стихи, и это нас развлекает. Но это не значит для нас так много, как для Томаса. У него есть его стихи, а что есть у меня?

Уайатт наклонился к ней и сказал очень серьезно:

– Я всю жизнь буду помнить этот день, потому что ты почти призналась мне в любви!

– Иногда, – сказала ему Анна, – я думаю, что любовь не для меня.

– О, Анна, ты сегодня такая мрачная. Для кого же тогда любовь, если не для тех, кто больше всего ее заслуживает! Веселей, Анна! Жизнь – это не только печаль! Кто знает, может прийти день, и мы будем вместе!

Она покачала головой.

– Нет, Томас, у меня грустные предчувствия.

– Брось, ты и грусть несовместимы. – Он вскочил на ноги и протянул ей руки. Она взяла их, и он помог ей подняться. Он не отпускал ее рук. Его губы приблизились к ее губам. Она чувствовала, что ее тянет к нему. Но вдруг перед ней возник образ ее сестры, образ Марии, такой легкомысленной, непостоянной, жаждущей любовных услад. Она отступила от Томаса. Он отпустил ее руки, и она опустила их. Но он дотронулся до брелка, усыпанного драгоценностями, который свисал из ее кармана на золотой цепочке. Он взял его в руку и засмеялся:

– Память об этом дне, когда ты почти призналась мне в любви, Анна!

– Верни брелок! – потребовала она.

– Ни за что! Я буду хранить его, и когда мне будет очень грустно, достану, буду смотреть на него и вспоминать об этом прекрасном времени, когда я стащил его у тебя, а ты почти призналась мне в любви.

– Это все глупости. Я не хочу терять этот брелок.

– Ничего не поделаешь, Анна. Ты его уже потеряла. Это славная вещь. Она внушает мне надежду. Когда я взгрустну, я выну этот брелок, посмотрю на него, и мне сразу станет ясно, что мне есть для чего жить.

– Томас, прошу тебя…

Она хотела выхватить у него побрякушку, но он отступил назад и засмеялся.

– Я никогда не расстанусь с ним, Анна. Тебе придется выкрасть его у меня.

Она подошла к нему, но он побежал, и она побежала следом. Они бегали по саду вокруг пруда. Она старалась забрать у него брелок, а он его не отдавал. Все это очень напоминало их счастливое детство в Аллингтоне или Хивере.

Кардинал ехал, окруженный толпой людей, через Лондонский мост. Он покидал столицу и направлялся во Францию, куда его послал король. Впереди и сзади ехали его люди. Их было много. Среди них были джентльмены, одетые в черный бархат с золотыми цепями на шее, а с ними – их слуги в серых ливреях. Сам кардинал восседал на муле, покрытом красной бархатной попоной, стремена и хомут были из меди и золота. Перед ним несли два серебряных креста и два серебряных жезла, а также большую государственную печать Англии и митру.

Народ смотрел на него неодобрительно. Стали ходить слухи, и не только при дворе, о так называемом «тайном деле короля», и народ винил во всем кардинала, считая, что это он внушил королю такие мысли. Зачем он ехал во Францию? Может быть, хотел там найти новую жену для короля, которая заменила бы ту, что принадлежала ему по закону, их любимую королеву Катарину? Они еще больше полюбили свою всегда спокойную королеву, ибо считали ее бедной обиженной женщиной. Народ Лондона был сентиментален и всегда готов защитить невинно обиженного. В народе распевали песенку, которую сочинил хитрец Скелтон. Это была простая песенка, и в ней весьма прозрачно намекали на кардинала:

Почему же, почему
Не пришлись вы ко двору?
Я вас что-то не пойму.
Что за двор такой, к чему?
К королевскому двору?
К кардинальскому двору?

Его ненавидели, как могут ненавидеть человека, добившегося успеха, те, кому это не удалось. А кардинал достиг своей должности, будучи выходцем из скромной семьи, и это усиливало ненависть к нему. Он такой же, как и мы, и если бы мне повезло, я тоже мог бы достичь высот, рассуждал простолюдин. Кардинал знал об этом и исходил злобой. Его в народе не любили и кардинал размышлял об этом, направляясь к дому сэра Ричарда в Уилшайре, где он должен был провести ночь.