Путь на Грумант

Любознательный от природы, Иван тоже многое перенял от отца — морехода-исследователя. Не пропали даром и вечера, проведенные над Леонтием Магницким. Даровитый юноша, сын своего народа, год от году развивал свои многообещающие задатки.

Испытанные поморские средства помогли троим зимовщикам осилить страшную болезнь — цингу. Но она решила доконать четвертого, когда-то самого могучего из них — богатыря Веригина.

Пятый год болен Федор. Сейчас весна, май, но он уже не мог сделать без посторонней помощи ни одного движения и лежал пластом в полном безразличии. Зубов у него не осталось, рот и губы кровоточили, тело как-то разрыхлилось, на коже выступили открытые язвы.

Но этот получеловек-полутруп был дорог товарищам. Больше всего около него находился Иван.

— Ты бы поел, дядя Федор, ведь нельзя так: два дня, кроме воды, ничего в рот не брал…

— Душа не при…нимает… ничего, Ванюха… — прерывисто, задыхаясь, шептал Федор.

— Да ведь есть-то надо! — настаивал Иван. Однажды, после бесплодных уговоров попробовать кусочек спасительного свежего мяса, Степан спросил его:

— Как же ты, когда на промысле тебя на льдине унесло, без хлеба целый месяц прожил?

— Не ел я и в тот раз мяса, братаны, — еле слышно ответил Федор. — Вымя утельги резал… Молоко пил. Бутылку, а то и более из вымени высасывал. Жирное, густое молоко, коровьему не в пример. Тем и жил… Крепко задумались поморы, особенно молодой Химков. Он решил во что бы то ни стало добыть зверя живым, скажем матку — олениху.

Не откладывая, Иван взял лук и отправился к ближайшему оленьему пастбищу. Вот подошло небольшое стадо из четырех маток с телятами и двух самцов. Пока взрослые животные пили, опустив морды к воде, телята, перебирая тонкими ножками, приткнулись к материнским сосцам.

«Добуду молоко! Надо только изловчиться, так матку подстрелить, чтобы жива осталась и убежать не могла», — думал про себя Иван.

Сегодня был удачливый день… Запела меткая стрела — и одна из маток упала грудью в ручей. Острый железный наконечник вонзился как раз в коленный сустав передней ноги животного. Олениха билась, пытаясь подняться, и тут же валилась на бок.

Иван с силой бросил в ручей большой камень. Громкий всплеск напугал стадо, олени встрепенулись и быстро умчались прочь, замелькав по тундре темными точками.

Раненая матка тоже сделала несколько прыжков на трех ногах, но стрела в колене мешала ей. Около оленихи остановился и ее теленок.

Иван сбежал со скалы и поймал теленка. Связав олененку ножки ременным поясом и взяв его на руки, юноша сделал вид, что уходит. Матка, несмотря на боль, дернулась вслед.

То замедляя, то ускоряя шаг, Иван шел к зимовью. Поодаль ковыляла олениха, держа навесу раненую ногу и вытягивая тонкую морду к детенышу.

— Степан, ну-ка, сюда, скорее, — крикнул Иван, приблизившись к избе.

Когда удивленный Степан привязал олениху к сараю, Иван положил около нее теленка и распутал ему ноги. Теленок тут же вскочил, мать обнюхала его со всех сторон и, казалось, была довольна. В этот момент юноша коротким движением выдернул железное острие из ноги животного. Олениха принялась зализывать рану.

Сбегав на моховую ложбинку, Иван и Шарапов притащили целую охапку ягеля, постлали его в углу сеней и перевели туда матку с теленком.

Уже через три дня олениха спокойно встречала людей, а на пятый день Степан попробовал подоить ее, подпуская сначала к вымени теленка.

Так Федор получил белое, жирное, питательное оленье молоко. С жадностью выпивал он из рук Ивана несколько ложек, еле слышно благодарил и, уронив голову на постель, опять забывался.

— Эх! Как я не сделал этого раньше! — казнился юноша.

Шарапов вспомнил, что против цинги хорошо помогает порошок из сухого ягеля, размешанный в оленьем молоке. Стали давать и это лекарство.

Но видно было по всему, что дни Федора сочтены. Он все реже приходил в сознание.

— Кончается, видно, Федор-то, — тихо сказал однажды Шарапов. — Недаром цингу черной смертью зовут. Видишь, как почернел…

Но вдруг после мучительной ночи к утру Федору стало как будто лучше.

— Ваня, позови Алексея… — внятно сказал он.

Химков склонился над больным.

— Ну, кажись, все, Алеша… Прошу крест надо мной… Мать-старуха… приведется вам домой вернуться, не обдели… Обидел кого… простите, други… винюсь… — Это были его последние слова.

Мореходы поклонились в ноги умирающему.

— Прости и нас! Не унеси зла с собой… Скупые мужицкие слезы жгли глаза поморов… Первым очнулся Степан.

Вот. Втроем остались. Давайте проводим Федора. И мореходы торжественно запели поморское погребенье:

Как огонь, разгораемся
И, как трость, исполеваем.
Как мгла, восходим
И, как прах, без вести бываем.
Как облак, распространяемся
И, как трава, усыхаем.
Как говор водный, надымаемся
И, как искра, угасаем…