Путь на Индигирку

Входная дверь с треском распахнулась, и в палатку ворвался учитель. Брови, ресницы его, шапка рысьего меха, ворот полушубка были покрыты сверкающей в ярком свете опушкой инея.

Суфлер с текстом пьесы разместился за кулисами, и спектакль начался. О Грине в этот момент я совсем забыл.

Первые аплодисменты выпали на долю Николая Данилова. Играл он вместо Андрея разведчика красных. По ходу пьесы разведчик должен был выбежать к зрителям в мокром белье, только что переплыв Волгу. Данилов разделся за кулисами до трусов и майки, вывернул на себя ведро ледяной воды и выскочил на сцену. Струйки стекали с его босых ног на пол и тут же белели, примерзали к доскам. От мокрой майки валил парок. Зрители разразились овацией, Кирющенко в первом ряду зааплодировал было вместе со всеми, но тут же встал и прошел за кулисы.

— Вы что, с ума посходили? — накинулся он на меня. — Ты их переморозишь, в больнице коек не хватит.

— А я тут при чем? — забыв про зрительный зал, воскликнул я. — Так по пьесе положено.

— Пьесу ты сам переделывал, мог же учесть наши условия, — не уступал Кирющенко.

— Они хотят играть без всяких условностей, так, чтобы было реально, понимаете? — воскликнул я. — Серьезно относятся к искусству, и это очень хорошо. А насчет ведра воды я и не знал, они сами притащили, можно было, конечно, и без воды…

Кирющенко посмотрел на меня уничтожающим взглядом, я ответил ему тем же, и он пошел в зал.

Не успели отгреметь первые аплодисменты, как зрители были захвачены новой сценой: появилась дородная кулацкая супруга. Зрители вытянули шеи, открыли рты, замерли, поглощенные единой мыслью — откуда мы откопали такую бабищу. Ребята честно сохранили тайну исполнителя.

— Так то ж луконинская баба! — в простоте душевной выкрикнул кто-то. — То ж Авдотья!

— Я те покажу Авдотью! — грозно пробасил Луконин с другого конца палатки. — Со мной она рядом, разуй зенки…

— И нешто я такая? — взвизгнула Дуся, сидевшая рядом с мужем. >

— Так а кто ж? — в мертвой тишине продолжал все тот же не в меру любопытный любитель театрального искусства.

— Свою-то бабу проверь… — ответил кто-то, и зал грохнул от надрывного хохота.

Но в следующее мгновение зрители были захвачены прямо-таки профессиональной игрой Коноваленко, и никому уже не приходило в голову спрашивать, кто такая на сцене.

IX

В антракте, когда мы дали свет, в зале послышалась какая-то возня, задвигали скамейками. Я заглянул в прореху занавеса. Между рядами скамеек от двери кто-то силком вел Гриня, наряженного в белый больничный халат поверх флотской шинели. Шапка была нахлобучена на него задом наперед, во рту виднелась затычка из грязной тряпки или рукавицы, руки завернуты назад и связаны за спиной. Гринь вертел головой, видимо, хотел что-то сказать, упирался и, лишь подчиняясь сильным пинкам сзади, продвигался к сцене.

Я вышел в зал. Гриня вел Федор.

— Вот, чужих мороженых зайцев воровал, — сказал Федор и со всей силой ткнул Гриня кулаком в спину. Гринь утробно взвыл, крутнул плечами, халат на нем затрещал.

В палатке стало тихо, в задних рядах поднялись.

— В чем дело? — спросил я у парня. — Это вы его связали?

— Связал, чтоб не убег. Ползком крался к яме с зайцами, для маскировки халат на себя напялил. У-у, бандюга! — Федор опять дал изрядного тычка связанному Гриню. — Сами разберитесь, как он чужих зайцев задумал своровать…

Из дверцы, ведущей за кулисы, выскочил Данилов, переодетый во все сухое. Только жесткие вороненые волосы отблескивали влагой. Он молча подошел к товарищу и негромко сказал:

— Оставь, Федя…

Тот не ответил, даже не взглянул на Данилова, будто его и не было рядом.

— Оставь, Федя… — настойчиво повторил Данилов.

Федор, словно назло Данилову, опять ткнул Гриня в спину. Глаза якута блестели гневом. Резким движением он отбросил руку Федора и встал перед ним грудь с грудью. Сжатые губы Федора посерели, худощавые щеки, казалось, еще более ввалились, и он процедил сквозь зубы:

— Чего тебе надо?..

Мне показалось, что они сейчас сцепятся, я никогда не видел Данилова таким неуступчивым.

— Оставь, Федя… — негромко попросил Данилов. Голос его дрогнул, и глаза набухли слезами. Да, мало еще я знал людей, с которыми жил бок о бок! Я мягко отстранил его, шагнул к Федору.

— Ну-ка, развяжи! — сказал я.

— Сам развяжешь. Мое дело было словить.

Кирющенко подошел к нам, выдернул кляп изо рта Гриня.

— Чего ты, Гринь, опять натворил? — спросил он. — Расскажи народу, в чем дело.

— Паразит! — в сердцах воскликнул Гринь, освобожденный от кляпа, и рванулся к парню. — Ох же паразит!

Руки у него все еще были связаны. Федор не двинулся с места. Кто-то из первых рядов подскочил к Гриню и принялся освобождать его от пут. Обретя свободу, Гринь прохрипел: «Паразит!» и кинулся на обидчика. Я едва сумел ухватить полу больничного халата. Материя с треском разорвалась, и Гринь влепил «паразиту» затрещину.